Эдип женился на матери случайно, а потом Фрейду понравилась сама идея.
Название: Happy end'а не будет (?)
Фандом: Original
Автор: Сумасшедший Шляпочник ака Хима
Бэта: Billy Dietrich
Персонажи: много людей и одна старая кошка
Рейтинг: R (для этих глав)
Жанр: Записки идиота, или это не жанр? Хм... Тогда: гет, драма, юмор (местами черный, а местами отсутствующий), повседневность, жизнь, как она есть, черт возьми!
Предупреждения: присутствует ненормативная лексика, негатив, депрессия (в данной главе). Трепетным ланям, чувствительным фиалкам, котикам и беременным женщинам не рекомендуется к чтению!
Размер: планируется макси.
Статус: в процессе
Размещение: СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! По законодательству Российской Федерации плагиат влечет за собой наступление уголовной ответственности в виде штрафа, обязательных работ или ареста виновного лица (ч. 1 статья 146 УК РФ). Кроме того, предусмотрены гражданско-правовые методы защиты авторского права от плагиата в виде права автора требовать возмещения убытков или выплаты компенсации (статьи 1252, 1301 ГК РФ).
От автора: Началось всё с заявки на ФБ, а потом понеслось! У большей части героев есть прототипы. Но герои это ни в коем случае не реальные люди! Место действия и описываемые пейзажи существуют реально, автор раньше проживал в описываемом городе. Отдельная просьба: не отождествлять автора и ГГ, даже с учётом того, что автор отдала героине некоторые собственные черты и привычки!
Глава 1.Глава 1.
Девушка сидела и докуривала тонкую ментоловую сигарету. В распахнутый зев окна влетал тополиный пух, забивался в нос, щекотал и заставлял её морщиться и чихать. Чашка с уже прогорклым зелёным чаем изрядно набилась тонкими окурками, а Ева все ещё не знала, что ей делать в такой прекрасный день. Сметана терлась о босые ноги девушки и урчала, как старый советский холодильник. Кошке редко приходилось видеть хозяйку бодрствующей с утра.
– Чем будем заниматься, Сметанка? – Ева воткнула бычок в переполненную окурками кружку. Сегодня она курила как никогда много. – Давай навестим Галину Алексеевну? Мы давно не ездили к ней.
Девушка прошлёпала босыми ногами по холодному деревянному полу. Отопление уже давно отключили, и старые полы сталинки неприятно морозили ноги. И даже необычайно теплое июньское солнце не могло обогреть их.
Ева натянула на себя длинный светло-зелёный сарафан в пол, закинула в маленькую коричневую сумочку пачку сигарет, кошелёк и ещё несколько мелочей, надела на кошку поводок и выскочила из дома. Бедное животное зашипело и попыталось вернуться в привычную среду обитания.
– Сметана, не будь такой стервой! Пошли! – девушка закрыла дверь, подхватила кошку на руки и стремительно вышла из дома.
Город, конечно, был небольшой, но трястись в автобусе до места пересадки пришлось около получаса. Всё это время Сметана тихо сидела у хозяйки на руках и внимательно смотрела в окно. Старая кошка весьма философски отнеслась к тому, что её везут неизвестно куда через весь город.
Потом был ещё один автобус. В раскрытые настежь окна влетала пыль пополам с тополиным пухом, оседая и неприятно скрипя на зубах. Гравий вырывался из-под колёс автобуса и разлетался в высокую траву около дороги. Ева отчего-то вспомнила песню «Колёса любви» и тихонько мурлыкала себе под нос:
– Как писала Каренина в письме к Меpилин: колеса любви расплющат нас в блин... Под колесами любви – это знала Ева, это знал Адам. Колеса любви едут прямо по нам, – напевала девушка себе под нос, не обращая внимания на недовольный взгляд женщины, сидевшей рядом.
– Здравствуйте, Галина Алексеевна! Простите, что так давно не приходила. Я принесла ваши любимые ирисы. Знаете, пришлось раскошелиться, но они того стоили. Простите, я всё ещё работаю на той работе. Знаю, вы всегда говорили мне, что я могу быть кем-то большим. Но… Но я так и не смогла перебороть собственные страхи, – Ева аккуратно собрала давно увядшие и перезимовавшие под снегом хризантемы и поставила в глубокую каменную чашу к четырём искусно сделанным розам из металла скромный букетик ирисов.
– Я и Сметанку привела. Она не очень хотела ехать. Оно и понятно, старая уже совсем стала, – девушка нежно потрепала за ухом белую кошку, которая тихонько сидела у её ног.
Могила Галины Алексеевны была наверху маленького склона. Зимой туда было не пробраться. Да и с такими вёснами, как на Камчатке, раньше конца мая делать на кладбище нечего. Глинистую почву размывает, и на некоторых могилах появляются огромные провалы, в которых иногда виднеются начинающие сгнивать гробы. Ева всегда радовалась тому, что место, которое досталось старушке, было не на середине склона, откуда весенние ручьи смывали подчистую всё.
Девушка сидела на низенькой скамеечке и смотрела на портрет старушки. У женщины были огромные и печальные глаза, совсем как у коров, которых Ева видела в детстве в деревне у бабушкиной сестры. Волосы до плеч были аккуратно уложены. А то, как улыбалась Галина Алексеевна, вызывало в девушке теплую волну воспоминаний. И потому, что у Евы было так мало хороших воспоминаний, она берегла их как зеницу ока.
Закрыв глаза, Ева вспомнила, как они познакомились.
– Бабуля, это вам не благотворительный фонд! Платите за проезд! Совсем уже охамели! Или что, думаете, раз посыпаете песком улицы, так вас бесплатно возить будут? – огромный, похожий на гиббона водитель автобуса сжимал тонкое запястье старушки, обтянутое пергаментной кожей.
– Да простите уж старуху слепую! Совсем не разглядела, что автобус платный, – попыталась улыбнуться женщина.
– Это не мои проблемы! Охренели уже перечницы старые! Плати давай! – глаза мужчины были готовы вывернуться из орбит.
Ева встрепенулась. В уши, казалось, наглухо закупоренные наушниками, проникали громкие возгласы и брань. Она выдернула из уха один из наушников и прислушалась. И то, что она услышала, заставило её поморщиться и встать. Полупустой поздний автобус был занят своими делами: кто, заткнув уши наушниками, как сама Ева, спал, кто делал вид, что его не касается происходящее, кто выглядел растерянным, одна женщина порывалась встать и что-то сказать водителю, но так и не решилась, поглядывая на маленькую дочку у окна. Ева никогда не отличалась аналитическим складом ума. Она сначала делала, а потом думала. Так произошло и на этот раз. Девушка вспрыгнула со своего места, подскочила к водителю и огрела его по руке увесистой сумкой, даже не пытаясь проанализировать ситуацию.
– Подавись! – плюнула ему в лицо девушка и кинула вслед за словами сторублёвую купюру. – Сдачи не нужно, тупой бабуин!
Ева крепко схватила бабушку за руку и потащила из автобуса, пытаясь протиснуть в узкие двери её и увесистый чемодан, при этом не придавив им старушку. Гормоны наконец-то стали подбираться к зоне мозга, отвечающей за страх, и Ева поволокла незнакомую пожилую женщину как можно дальше от автобуса. Лишь бы водитель не захотел выскочить следом, шептала про себя девушка.
– Спасибо, – женщина кое-как высвободила сухую ладонь из цепкой хватки, которая грозила переломом хрупких костей.
– Ублюдок! Собака подзаборная! Да чтобы ты сдох, уёбище! – шипела девушка.
– Ну-ну! Не пристало девушке так ругаться! – незнакомка погладила плечо своей спасительницы.
– Сукин сын! Мне теперь следующий автобус ждать. Ой, вы простите меня, – опомнилась девушка, – я, наверное, чуть руку вам не сломала. Мне очень-очень жаль. Ладно, я пойду.
– Это я должна извиниться. Ты, наверное, из аэропорта домой очень спешишь? – пронзительные серо-голубые глаза словно пытались вглядеться куда-то глубоко внутрь девушки.
– Да нет. Я… Да не важно. Никуда я не спешу.
Мне всё равно некуда идти, подумала девушка.
– С чемоданом - и не спешишь? – женщина лукаво улыбнулась.
– Бабуль, да какое вам дело-то, – фыркнула Ева, поправляя выпавшую из куцего хвостика прядь выжженных осветлителем волос.
– А тебе какое дело было, когда ты к тому здоровяку полезла? Тощая же, как хворостина. Соплёй перешибёшь.
– Да я вообще ни о чём не думала, – пробурчала девушка, перехватывая ручку чемодана удобнее, – пойду я, наверное. Вон уже, солнце почти село. Теперь автобуса хрен дождёшься. Пили сейчас в эту херову гору пешком. Уёбищный день! Сука! Ненавижу! – Ева не выдержала и разрыдалась. День действительно был отвратительный. Несколько часов назад она ушла из дома, и ей совершенно некуда было пойти. Подруга, что обещала приютить её на время, позвонила и без объяснения причин поставила в известность Еву, что не сможет дать ей кров. Никчёмный день из никчёмной жизни никчёмного человека.
– Пошли. И прекрати ругаться матом. Ты же девушка! – укоризненно покачала головой женщина.
– Куда? – через всхлипы и завывания спросила Ева.
– Проводишь меня домой. Я тебя чаем напою.
– Сегодня выходной. Я даже растерялась. Вы же знаете, как я не люблю выходные. Если я не работаю, я думаю, а думать мне вредно, – грустно рассмеялась девушка. – Вчера пришли счета за квартиру. Такое ощущение, что я живу в замке с золотыми унитазами! Почти восемь тысяч! И эти разожравшиеся наделённые властью ублюдки опять хотят поднять тарифы на ЖКХ. Ой, простите, я опять ругаюсь матом. Да и вообще, думаю, вам неинтересно слушать подобную чушь.
Девушка достала тонкую ментоловую сигарету, прикурила и, довольно зажмурившись, запрокинула голову.
– Простите, я так и не бросила. Что-то сегодня я слишком много извиняюсь. На прошлой неделе я относила передачку вашему сыну. У него всё нормально… Если так можно сказать о человеке, который сидит на зоне. Он мне рассказывал, что ходит на службы в церковь при тюрьме. Много плакал, просил вам передать, что он раскаивается. Мне кажется, что он не врёт. Неделю назад тётя Варя из соседнего подъезда скончалась. Хотя, думаю, вы там уже встретились, и моя информация неактуальна, – Ева рассмеялась. – Кстати, я скопила достаточно денег, чтобы сделать наконец-то в кухне ремонт. А то обои совсем уже отваливаются. О, а на прошлой неделе я дочитала книгу Коэльо «Одиннадцать минут». Смеялась очень. Его героиня-проститутка просто нечто! Не получавшая оргазма девушка из Бразилии (из какой-то глуши) погналась в Голландию за счастьем и оказалась в кабаре, а потом стала проституткой. Действительно, смешно! Вот так просто пошла девушка по кварталу красных фонарей и попала в отличный бордель, где сама могла выбирать клиентов, где ей достаточно платили, где у неё были богатые любовники. Её никогда не насиловали на работе и не оставляли без денег, и тем более не избивали, ломая пару рёбер и нос. Помните, как тяжело нам тогда было? Черт, этот урод сломал мне три ребра и искривил и без того не самый прямой нос, сукин сын! Так вот, в конце она встретила своего богатого и красивого принца, получила оргазм и решила сбежать. А он нагнал её в аэропорту Парижа с розами в руках и на её удивленный взгляд сказал: «Париж останется Парижем». Представляешь, бабушка, вот такая история. В которую не верится, если ты работаешь проституткой. Она хороша только для Голливуда с его ванильными облаками в розовой посыпке. Уж я-то знаю.
Где-то недалеко каркнула ворона. Девушка докурила сигарету, затушила её о землю и бросила окурок в сумку. Кошка медленно прохаживалась вокруг могилы, насколько ей позволял поводок. А солнце, яркое, довольное собой и гордое, что дарит вечно мёрзнущему городу тепло, жмурилось и щедро разбрасывало снопы золотистых лучей.
Ева ещё немного посидела в тишине. Кладбище – лучшее место, чтобы побыть в тишине и наедине с собой. Так же хорошо ей было только в церкви. Но это было давно. Проститутки не ходят в церковь. По крайней мере, Ева так считала.
– Сметана, стой! Стой! Старая варежка! – кошка, вырвав из расслабленных рук шлейку, понеслась вниз по склону, ловко маневрируя между могил. Ева, ругаясь, как прораб на стройке, попыталась поймать животное, которое под старость лет решило вспомнить юность. Длинный сарафан развевался на ветру как парус, ноги в нём путались. Ева несколько раз ударилась об ограды чужих могил, чуть не разорвала подол сарафана и всё-таки упала, наступив на него. – Стой, падла пушистая! Я из тебя половую тряпку сделаю!
Догнать кошку удалось только в самом низу склона. Сметана сидела у дороги и усердно пережёвывала ещё дёргающуюся мышь. Девушку передёрнуло от зрелища.
– Маразматичка старая! Я тебя что, кормлю плохо? – Ева дождалась, пока кошка закончит с трапезой, и, скривившись от отвращения, вытерла ей морду влажной салфеткой. При этом животное яро сопротивлялось гигиеническим процедурам.
Девушка осмотрелась по сторонам. С того места, где она стояла, была хорошо видна могила Галины Алексеевны. Но подниматься вновь по крутому склону не хотелось. Поэтому, прикинув, где находится выход, девушка пошла по дороге, которой раньше не пользовалась. Её глазам предстал новый сектор кладбища. Равномерно вкопанные в глинистую, чуть оранжевую землю толстые и длинные берёзовые палки показывали расположение будущих могил. С края сектора уже успели кого-то похоронить. Три свежих холмика тянулись деревянными крестами в небо. На одной из могил уже успели увянуть и засохнуть все живые цветы. Какая ирония - приносить цветы на кладбище, чтобы те умирали, подумала девушка и продолжила путь.
Ева завернула на очередном крутом повороте дороги, разделяющей кладбище на секторы, и врезалась в человека, который выходил с тропинки, ведущей к могилам.
– Извините, – буркнула девушка.
– Ева? Ева, это действительно ты?
Более глупой ситуации невозможно представить! Встретить на кладбище одноклассника, которого не видела больше семи лет. Человека из прошлого, из другой жизни.
– Сашка? – девушка пытается разглядеть глаза за черными стеклами очков.
– Ты… Ты так изменилась, – замялся на мгновение парень.
– Ой! Давай только без тупых расшаркиваний. Давай, скажи уже это: ты так похудела! Не нужно делать вид, что не помнишь меня в школьные годы. Всегда ненавидела это в тебе, – Ева полезла в сумку за любимым успокоительным для нервных клеток – никотином. Чем меньше нервных клеток, тем спокойнее, усмехнулась девушка.
– Ты куришь? – удивление в голосе было каким-то детским, что заставило девушку криво усмехнуться. – А вот твоя коронная ухмылка совсем не изменилась.
– И какими судьбами здесь? Ты же, если мне не изменяет память, укатил из нашего унылого городишки, – девушка глубоко затянулась, успокаиваясь. Встречать собственное прошлое на кладбище было весьма символично.
– Да вот, к маме прилетел… – Саша махнул в сторону могил.
– Вера Петровна скончалась? Мне очень жаль.
Чистая правда, Еве действительно было жаль эту ещё молодую и такую, казалось бы, здоровую женщину.
– Как ты? Чем занимаешься? Я на машине, давай подвезу, – снова взмах рукой, на этот раз в неопределённую сторону.
– Если у тебя нет аллергии на животных.
– У тебя, наверное, муж, работа в школе, двое детишек и квартира в ипотеке? – парень внимательно посмотрел на девушку.
– А у тебя, наверное, жена, работа в скучном офисе и трехэтажный домик, доставшийся от родителей? – Ева потерла виски. Воспоминания о школе пульсировали чем-то раскаленно-красным в висках.
– Эй, а у тебя задница не свисает со стула, когда ты садишься за парту? – Ольга как всегда не могла пройти мимо полненькой Евы.
– Ну, мне хотя бы сидеть мягко, а твоя отсутствующая жопа скоро будет проткнута тазобедренными костями, – девочка ненавидела своё тело, но, сколько бы её ни пытались унижать, лишь сильнее сжимала кулаки, отращивая маленькие клыки, которыми она могла если не загрызть обидчиков, так хоть покусать.
– Зато на мою жопу мальчики смотрят без ужаса и желания блевануть, – одноклассница Евы прищурила глаза.
– Зато желание блевануть возникает, как только ты рот открываешь, – в свою очередь парировала девочка, – твоя глупость даёт представление о бесконечности.
Подростки - самые жестокие существа в мире. Они способны превратить жизнь себе подобного в ад, выгрызая его из своей стаи. Еву выгрызали. Отчаянно пытались уничтожить, изжить, как язву на прекрасном лице, чтобы она не уродовала его. Таких, как Ева, не любят. Индивидуалистка, способная до потери пульса отстаивать собственную точку зрения, слишком умная для своих лет, слишком наглая, слишком независимая. Страшненькая, толстая, нелюдимая, непонятная. Одноклассницы чувствовали в ней угрозу, но угрозу чему? Девочку и симпатичной-то с натяжкой можно было назвать: круглое как блин лицо, курносый, чуть искривлённый вправо нос, белёсые ресницы и жесткие, густые брови, топорщившиеся иногда в разные стороны, неправильный прикус и щербинка между передними зубами. На фоне этого даже огромные зелёные глаза с золотистыми вкраплениями терялись.
Всё дело было в том, как Ева себя вела. Пока одноклассницы в буфете покупали кофе и заменяли свои обеды сигаретами, прячась от учителей на крыльце запасного выхода, Ева пила в столовой чай и демонстративно ела сосиски в тесте, бросая на всех подряд высокомерные и брезгливые взгляды, словно она – королева среди плебеев. И это раздражало одноклассниц до зубовного скрежета, до клокочущей ненависти где-то в районе горла.
И никому в голову не приходило, что ночами девочка рыдала в подушку, ненавидя себя, собственное тело и упрямство. Её бесконтрольное желание бросать вызов, идти вразрез со всеми приводило девушку в отчаяние. Она колотила деревянные подлокотники дивана, кусала и грызла одеяло, пытаясь сдержать истерику. А наутро Ева вновь высоко поднимала голову, окидывая окружающих презрительным взглядом. Каждый день – моральная расчленёнка. Каждый день – новый круг ада.
Портфель, закинутый в мужской туалет, в который Ева входила с совершенно спокойным лицом, пока вся параллель заливалась смехом; собачье (а может, и нет) дерьмо в кармане новой куртки; залитые суперклеем страницы библиотечного учебника; исписанная маркером парта; мокрые от воды зимние сапоги в раздевалке при спортзале – ничего не выражающее лицо в ответ и истерики по ночам, пока мать не слышит. И вывернутые наизнанку и распятые в тонкой тетради с синей обложкой чувства, записанные острым почерком в четверостишьях.
А потом пришла осень десятого класса. Необычайно жаркая и огненно-рыжая. С кроваво-красными ягодами и листьями, низкими стальными облаками, тянущимися с океана, просоленным ветром и прозрачно-голубым небом. И Ольга, пытавшаяся прямо у крыльца запасного выхода, где собирались все курильщики школы, избить ненавистную, выпадающую из привычного мира, Еву. Вот только девушка не думала, что толстушка будет так отчаянно сопротивляться, что у неё такой тяжелый и сильный удар. Дело кончилось детской комнатой милиции для Евы и переломом руки и сотрясением мозга для Ольги. Ева не могла смотреть в глаза плачущей матери, которая забирала её из отдела по делам несовершеннолетних. Худые плечи подрагивали под тонкой зелёной кофтой, и девушка мечтала навсегда исчезнуть, лишь бы не видеть слёз матери.
После того случая никто больше не пытался издеваться над Евой. Вокруг неё просто образовалась зона отчуждения. Одноклассники предпочитали не замечать её существования. И Ева была только счастлива. Теперь она сидела за последней партой и могла спокойно погружаться в книги, убегая из реальности. Убегая в выдуманные миры. «Мастер и Маргарита», «Фауст», «Архипелаг ГУЛАГ», «Степной волк», «Сто лет одиночества», «Хроники заводной птицы», «Уцелевший» – вот миры, в которых девушка растворялась без остатка, как сахар в горячем чае. И ей не нужны были глупые одноклассники с их претензиями и никчемными проблемами. Эта масса амёб, копошащихся в «первичном бульоне» и только и знающих, что есть, гадить и спариваться с себе подобными. И Еву тошнило от них, до дрожи в коленях и головной боли.
– Ты так и не изменилась, – засмеялся парень, – отвечаешь вопросом на вопрос.
– Я всё так же ненавижу тупые вопросы, – ответила девушка, впуская в легкие едкий сигаретный дым и размышляя над тем, как удивительно устроено сознание человека. Пока перед её глазами мелькали школьные годы, в реальности, окружавшей её, пролетело лишь мгновение.
– И действительно - не изменилась.
– Искандеров, вот ты вовсе не изменился. Всё такой же…
– Красивый, – перебил Еву парень, широко улыбаясь.
– Пф, – девушка облокотилась о капот машины и выпустила дым прямо в лицо однокласснику, – заносчивый. Никогда не понимала, что девушки в тебе находили?
– То есть, я тебе никогда не нравился? – в голосе послышалась какая-то детская обида.
– Ты разочарован?
– Нет, напротив. Я бы разочаровался, окажись ты такой, как все.
– А я была не такой?
– Нет. Ты всегда была другой.
– Другой? Толстой и некрасивой? – улыбнулась Ева. Она уже давно ничего не ощущала по отношению к своему прошлому.
– Нет… Ты всегда была сама по себе, и это было… Даже не знаю, как сказать…
– Саша, хватит мне тут петь хвалебные оды.
– Хорошо. Ты так и не ответила на мой вопрос. Ты замужем? Работаешь?
– Не замужем. Работаю, – Ева уже жалела, что не отказала Саше и пошла с ним.
– И где работаешь?
– Я проститутка, Саша. Проститутка, – девушка смотрела на одноклассника ничего не выражающими глазами.
– И правда, не изменилась. Если не хочешь отвечать, не отвечай. Зачем же сразу так, – парень недовольно нахмурился. Девушка лишь пожала плечами, затушила сигарету и добавила ещё один бычок в сумку.
– Мне кошку кормить нужно. Может быть, поедем уже?
– Да, конечно, – Александр открыл перед девушкой дверцу автомобиля и дождался, пока она сядет.
– Ты живёшь всё там же?
– Нет.
– Кстати, я так и не спросил, как там Василиса Викторовна поживает?
– Хорошо поживает, – отмахнулась от очередного вопроса Ева.
Этот допрос уже нервировал. И даже урчащая на руках грязная кошка не могла успокоить нарастающие в груди напряжение и отвращение. Отвращение к себе. Она знала, что Саша не поверит в то, что она проститутка, и только поэтому сказала ему правду. Как бы Ева ни пыталась доказать себе собственную независимость от чужого мнения, показать слабину перед тем, кто знал её жалкой и некрасивой, было выше её сил. Вот сейчас он отвезёт её домой, и она запьёт эту встречу кофе. Горький свежесваренный кофе будет перекатываться по языку терпкой гущей, заглушая горечь неожиданной встречи.
Глава 2.Глава 2.
Саша трепался всю дорогу. Ева меланхолично дымила в окно как паровоз, изредка приструнивая грязную кошку, сидевшую на её коленях и норовившую выскользнуть из объятий. Видимо, свежий воздух и охота на мышь пробудили в старушке воспоминания о лихой молодости.
– Я так и не смог приехать на похороны матери. Чёртова работа. Мы тогда как раз открывали новый филиал. Дел было столько… Конечно, это не оправдание… Хорошо, что Ленка всё ещё здесь. Она похороны и организовывала. Блин, да что я всё о себе! Ты мне так ничего про себя и не рассказала! – Искандеров тарахтел, как сломанное радио. И нельзя было сделать тише или выключить. А Еве очень хотелось! Хотелось, чтобы она никогда его не встречала. Чтобы она не соглашалась на его предложение подвезти её домой. Чтобы он оказался таким, каким она помнила его по школе.
Она очень хотела, чтобы он навсегда остался Сашкой Искандеровым. Единственным мальчиком в классе, который не боялся и не брезговал иногда садиться с ней за парту. Особенно на уроках русского языка, литературы, химии и биологии. Конечно, садился с ней мальчик не из-за большой любви. Просто именно эти предметы Ева знала лучше всего. У неё был странный пунктик: даже если человек ей не нравился, девочка всё равно помогала ему, ибо слушать мычание, или хуже того – неверные ответы, она просто не могла. Всё её и без того малопривлекательное лицо перекашивалось настолько, что смотреть на него было страшно. Вот этим пунктиком и пользовался Сашка. Высокий, стройный, черноволосый и до безобразия голубоглазый. Его глаза, цвета горечавки, было невозможно забыть. И Ева не забыла.
Вот только в отличие от сверстниц она ненавидела эти глаза и то, как он смотрел ими на неё. Смесь жалости и презрения с толикой какой-то почти научной заинтересованности. Он смотрел на неё, как на какое-то весьма уродливое, но чрезвычайно редкое насекомое.
А теперь Сашка уже не был Сашкой. Он был Александром Сергеевичем Искандеровым. Красивым молодым мужчиной с широкими ладонями, волевым подбородком, но теми же глазами цвета горечавки.
И сейчас девушка думала о том, что лучше бы одноклассник так и остался смазливым подростком с пронзительными глазами где-то в её воспоминаниях, а ещё Ева вспоминала, убирала ли сегодня в квартире.
– Ты так изменилась – похорошела! Я бы даже не узнал тебя, если бы не глаза, – улыбнулся парень и, на мгновение отвлекаясь от дороги, взглянул на Еву.
– Похорошела? Ну да, отсутствие лишних двадцати килограммов скрасит даже бегемота, – усмехнулась девушка. – А что с моими глазами?
– Ни капли не изменились. Такие же красивые и колючие. Под твоим взглядом я всегда чувствовал себя раздетым. Это, знаешь ли, смущало! – вновь мягкая улыбка.
– Какие откровения через столько лет! Просто не знаю, что делать и куда это признание приткнуть, – сарказм так и сочился из девушки.
– Никогда не понимал, почему ты такая циничная!
– Хм, может быть, потому, что изгоям остается два пути – сломаться, забиться в угол и скулить о своей несчастной жизни, или вырастить зубы. Здесь сверни направо. Можешь не везти меня к дому, я здесь выйду.
– Нет уж, я заслужил хотя бы чашку чая от бывшей одноклассницы.
– Тогда нам вот к этой желтой двухэтажке, – устало вздохнула Ева. Упорства и упрямства Саше не занимать, так что пусть пьёт свой чай и выметается из её жизни, подумала девушка.
– Ева, к кому ты ходила на кладбище? – вдруг спросил Саша, разом растеряв всё веселье.
– К Галине Алексеевне. Она мне помогла, когда ма… Когда я была в затруднительном положении.
– Хм. Слушай, а ты всё ещё пишешь? – спросил Саша, пристально глядя в глаза Еве.
– Что? Откуда? Как? – девушка подскочила, опрокинув чашку с кофе. Черное пятно живописно расползлось по светло-зелёной скатерти.
– Твоя тетрадь. Синяя, кажется? Прости, я её читал…
– Какого чёрта? После того, как она пропала, я несколько месяцев жила в кромешном аду, ожидая, что кто-нибудь из одноклассников в один прекрасный день выйдет к доске и начнёт зачитывать то, что я там писала! Как ты мог, ублюдок! – руки Евы дрожали, а на глаза навернулись слёзы.
Чертова пухлая синяя тетрадь, в которой аккуратным девичьим почерком были записаны стихи, тетрадь, в которой были сокрыты мириады миров, в которой придуманные герои жили своими жизнями. Тетрадь, наполненная душой! Как этот сукин сын мог так поступить с ней? А главное, зачем?
– Ева! Ева, прости! Я… просто она тогда выпала из твоей сумки. Я просто не знал, как вернуть её обратно и не схлопотать твой фирменный удар с правой. Честно! Клянусь тебе! – парень схватил Еву за руки, пытаясь унять её дрожь. Он даже не представлял, что вызовет такую реакцию своим признанием. После того, как он от корки до корки прочёл злосчастную тетрадь, он и стал смотреть на девушку по-другому. Перестал считать её мешком с жиром. Но в шестнадцать лет подростку сложно просто взять и перестать быть в стае. Сложно признать, что некрасивая толстая девочка, шедшая против течения, на поверку оказалась весьма ранимой, доброй и интересной.
– Хорошо. Это уже не важно. Ты допил свой чай, так что выметайся теперь из моей квартиры и из моей жизни навсегда, – голос Евы в мгновение сделался таким же ледяным, каким бывал зимний ветер, налетавший резко с океана. Тонкие маленькие ладони продолжали нервно трястись, сжимаясь и разжимаясь.
В прихожей раздались звук открывающейся двери и радостный мальчишеский голос:
– Ева! Ты не представляешь, что я тебе расскажу!
В следующее мгновение в дверях кухни стоял мальчик лет двенадцати. На открытом веснушчатом лице застыла широкая улыбка, соломенно-русые волосы были встрепанны, а светло-зеленые глаза светились радостью, которая тут же испарилась, как только взгляд мальчика уловил живописно расплывающееся по скатерти пятно от кофе и трясущиеся руки девушки.
– Это ещё чё за хрен? Чё вылупился? Тебе показать, где дверь? – обратился мальчишка к Александру, глядя на него полными неприязни глазами.
– Данилка! Сколько я раз тебе говорила, чтобы ты бросал свой гоп-стайл в разговорах со взрослыми людьми! Немедленно извинись, – Ева строго посмотрела на мальчика.
– Не буду я извиняться. Этот хрен непонятно с какой горы свалился, а я извиняться? И вообще, он тебя до слёз довёл. Пусть радуется, что я его ещё не отпиздил, – бубнил Данилка и упрямо смотрел на мужчину.
– Данил! Я тебе, кажется, только что сказала, чтобы ты извинился перед Сашей. Не испытывай моё терпение, – девушка уняла дрожь в руках, распрямила плечи и посмотрела на мальчика тем взглядом, от которого окружающим всегда становилось не по себе.
– Извините, дядя, – с налётом легкого нахальства извинился мальчик, – Ева, есть что пожрать?
– Данил! – устало выдохнула та, – ну сколько можно!
Через несколько минут Данил уже сидел между Евой и её гостем за чистой скатертью и уплетал за обе щеки борщ.
– Что ты мне хотел рассказать?
– Может, сначала познакомишь меня с… твоим гостем, – мальчик сделал явное усилие, чтобы вновь не оскорбить мужчину.
– Данилка, знакомься, это Александр Сергеевич, мой одноклассник. Мы с ним не виделись уже очень много лет, – Ева улыбнулась ребёнку.
– Понятно. Ну… это… будем знакомы, – мальчишка протянул руку Александру. Мужчина крепко её пожал и искренне улыбнулся.
Он был очень рад, что мальчик явился так вовремя и спас его от нелёгкого и неприятного разговора о школьных днях с Евой. Он, конечно, никогда открыто её не оскорблял, но разве это важно? Он никогда, ни единого раза, не оборвал других одноклассников, когда они пытались, словно изголодавшаяся свора собак, укусить посильнее. Даже когда он прочёл её тетрадь со стихами, он не нашёл в себе силы отделиться от стаи. Либо ты с ней, либо становишься новой добычей. У Александра не хватило смелости, той самой отваги, которую каждый день показывала некрасивая толстая девочка. А в синей толстой тетради он видел душу, вывернутую наизнанку и распятую на кресте. Видел ещё горячую, дымящуюся кровь, слёзы, что скапливались в целые океаны, тысячи ангелов, что кружили вокруг израненной души, пытаясь унять её боль, но так ничего и не сделал для того, чтобы хоть немного её облегчить.
И сейчас, сидя напротив Евы, он пытался разглядеть в ней ту самую девочку, что знал раньше.
– Данька, что ты мне рассказать хотел? – девушка словно забыла о неприятном разговоре с одноклассником, и всё её внимание было поглощено мальчиком.
– А, точно! – спохватился Данил, дожёвывая хлеб. – Наташку Бахрину в семью на опекунство забирают! Мать её подруги…
– Это же здорово! И когда её забирают? – Ева улыбнулась.
В этот момент у Саши что-то кольнуло в груди. Сколько он помнил Еву, та никогда не улыбалась по-настоящему. Всегда её рот перекашивался в какой-то мерзкой усмешке, от которой на душе становилось неприятно и хотелось залепить девушке пощёчину, чтобы мышцы её лица наконец-то расслабились и перестали перекашивать и без того не симпатичное лицо. Улыбка ей шла неимоверно. Извечная хмурость исчезла, разгладилась складка между бровей, по-настоящему поднялись уголки губ, и тонкой паутинкой разбежались мимические морщинки в уголках глаз. Это было небывалое зрелище. Жаль, что в школе так получилось. Возможно, Ева не была бы такой агрессивной, если бы её меньше травили. Но простую истину о том, что внешность - это не всё, ты понимаешь в гораздо более старшем возрасте, подумал Александр.
– Кажись, на следующей неделе заберут, – Данил встал из-за стола и принялся убирать за собой.
– Я рада. А как Ласточка? Её уже выписали из больницы? – Ева словно забыла, что в её квартире находится посторонний человек. На самом деле девушка надеялась, что Искандеров поймет, что его нахождение в её доме весьма некстати. Но бывший одноклассник не проявлял никаких признаков понимания. Девушку это неимоверно раздражало, но скандалить с мужчиной в присутствии Данилки было в высшей степени глупо.
– Не, ещё в больнице тусит! Завидую. В школу ходить не нужно. Русичка совсем достала! Ев, ну чо все училки такие дуры? – задал риторический вопрос мальчик.
– Данилка! Я же тоже училась на учителя русского языка, – Ева рассмеялась. Александр не переставал удивляться переменам, что произошли с его одноклассницей, стоило только прийти этому мальчику. Что это был за ребёнок? Почему он так нахально вломился в её дом? Почему ведёт себя здесь как дома? Он явно не сын. Братьев и сестёр у Евы не было. Так что же за отношения связывают этих двоих? Искандеров совсем не хотел уходить, в нем вдруг проснулось какое-то ненормальное и совсем не свойственное ему любопытство.
– Ну ты же не доучилась! И в школе никому мозги не колупаешь, – не унимался ребёнок. – Ладно, мне валить надо. Я вообще похавать зашёл и про Наташку рассказать. Ты это, когда на работу? Она зайти хотела.
– Хм… Следующий выходной у меня через три дня.
– Короче, я ей скажу, пусть сама разбирается, успеет или нет. Ладно, я пошёл, а то меня Гусь ждет.
– Данил, – Ева вмиг сделалась очень серьёзной. Лицо вновь нахмурилось, а между бровей пролегла складка, – ты, конечно, взрослый человек, но этот Гусь не вылезает из детской комнаты милиции!
– Да чо ты! Нормальный он! – Данил нахмурился в ответ и стал похож на растрепанного маленького воробья.
– Окей, буду говорить на твоём языке, – вздохнула девушка, – дятел этот Гусь! Всю смену стучал нам. По-твоему, кто слил нам все ваши нычки с куревом? Да и крыса он знатная! Не погнушался у вожатых сигареты красть!
– С хера ли бы? Не сливал он никого! – попытался заступиться за друга подросток.
– Данил, я его за руку поймала, когда он мои сигареты крал. И кстати, кто, по-твоему, настучал нам про инцидент между Котом и Турком? – Ева внимательно посмотрела в глаза ребёнку.
– Да гон все это! – не верил своим ушам мальчик.
– А теперь напряги мозги и скажи, я когда-нибудь вам врала? Или свои обещания не выполняла?
– Если Кот или Турок узнают, то они его закопают! Вот гнида! Вечно говорил, что у него курева нет!
– Данил, ты же не краснозадый? Гусь, может, и гнида, но ты-то сливать его не будешь? Просто завязывай с ним.
– Ага. Ев, а можно я тогда у тебя останусь до вечера? Телек посмотрю?
– Хорошо, только сходи в магазин. Деньги в сумочке у выхода. Вот список продуктов, – девушка вытащила из-под магнита на холодильнике мятый исписанный листочек и отдала мальчику, – и попробуешь мои сигареты взять, зубы пересчитаю! – крикнула вдогонку Даниле Ева.
– Я же обещал, что я, пиздабол какой-то?
– Данил!
– Прости, больше не буду! – уже из подъезда крикнул мальчик.
Как только дверь за подростком захлопнулась Александр смог задать волнующие его вопросы.
– И кто это был? Ну и жаргончик у него…
– А ты что хотел от детдомовца? Пафоса и пушкинского языка? – фыркнула Ева.
– Детдомовский? И где ты его нашла?
– Последние несколько лет я в летние смены в лагере для трудных подростков подрабатываю. Вот там и нашла их.
– А ты, оказывается, очень добрая, – усмехнулся мужчина.
– Слушай, а тебе домой не пора? – Ева ещё сильнее нахмурилась и закусила губу. Как же он ей надоел! Её и так каждую ночь преследовало прошлое, а тут ещё и Искандеров.
– Ладно, понял, ухожу. Ты, как всегда, в своём репертуаре.
– Да что ты обо мне знаешь? – в который раз за день фыркнула девушка и с силой захлопнула дверь за одноклассником.
…обычная школьная парта. Выкрашенная в голубой цвет, исписанная бранными словами, приветствиями, именами; изрисованная сердечками, цветами, карикатурами на учителей и еще бог весть чем. Самая обычная парта в самой обычной школе. Ева неистово пляшет на этой парте. Её ноги и руки выгибаются, тело извивается и бросается из стороны в сторону в ритме, слышном лишь ей одной. Взмах правой рукой, изгиб влево, поворот головы. Её неистовый танец напоминает первобытные пляски африканских шаманов. Глаза подернуты какой-то пеленой. Сквозь нее она видит лица одноклассников. Они сидят на стульях и взирают на девушку снизу вверх, словно та исполняет номер на сцене. Взмах, поворот, рывок, поворот, рывок, взмах, вправо, влево, выгнуться назад, коснуться парты руками, еще, еще, еще. Ева высоко задирает ноги и как кошка выгибается назад. С глаз спадает пелена, голова вдруг становится легкой и ясной, девушка замирает. Она осматривает свое тело и с ужасом понимает, что обнажена. А на неё все еще устремлены взоры окружающих. Один одноклассник подает ей руку, помогая спуститься на пол. Сердце готово вырваться из груди от стыда и страха. Но почему, почему никто не видит её наготы? Почему они улыбаются?!
Босые ноги мерзнут на бетонном полу, под ними хрустит песок, к левой пятке прилипла жвачка. Девушка боязливо выглядывает из кабинета, ступает на ледяные плиты пола, озирается по сторонам, но никто не замечает её.
По коридорам разносится противный высокий звук. Ева почти позабыла, как звучит звонок, поэтому зажала уши руками. Поток подростков, словно приливная волна, вталкивает девушку в кабинет. Она стоит посреди класса, пытаясь прикрыть свою наготу, а мерзкий звук звонка все не стихает…
Ева подскакивает на кровати. Её дыхание срывается, словно от долгого бега, а потные ладони сжимают постельное бельё. Через несколько мгновений девушка приходит в себя.
– Надо же! Искандеров, черт бы тебя побрал! Ты даже сюжеты моих кошмаров умудрился перевернуть с ног на голову! – полураздраженно, полусаркастично хмыкнула Ева.
Солнце над бухтой ещё не показалось, но небо у горизонта уже было подсвечено розовой краской. Начинался новый день.
Фандом: Original
Автор: Сумасшедший Шляпочник ака Хима
Бэта: Billy Dietrich
Персонажи: много людей и одна старая кошка
Рейтинг: R (для этих глав)
Жанр: Записки идиота, или это не жанр? Хм... Тогда: гет, драма, юмор (местами черный, а местами отсутствующий), повседневность, жизнь, как она есть, черт возьми!
Предупреждения: присутствует ненормативная лексика, негатив, депрессия (в данной главе). Трепетным ланям, чувствительным фиалкам, котикам и беременным женщинам не рекомендуется к чтению!
Размер: планируется макси.
Статус: в процессе
Размещение: СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! По законодательству Российской Федерации плагиат влечет за собой наступление уголовной ответственности в виде штрафа, обязательных работ или ареста виновного лица (ч. 1 статья 146 УК РФ). Кроме того, предусмотрены гражданско-правовые методы защиты авторского права от плагиата в виде права автора требовать возмещения убытков или выплаты компенсации (статьи 1252, 1301 ГК РФ).
От автора: Началось всё с заявки на ФБ, а потом понеслось! У большей части героев есть прототипы. Но герои это ни в коем случае не реальные люди! Место действия и описываемые пейзажи существуют реально, автор раньше проживал в описываемом городе. Отдельная просьба: не отождествлять автора и ГГ, даже с учётом того, что автор отдала героине некоторые собственные черты и привычки!
Глава 1.Глава 1.
Девушка сидела и докуривала тонкую ментоловую сигарету. В распахнутый зев окна влетал тополиный пух, забивался в нос, щекотал и заставлял её морщиться и чихать. Чашка с уже прогорклым зелёным чаем изрядно набилась тонкими окурками, а Ева все ещё не знала, что ей делать в такой прекрасный день. Сметана терлась о босые ноги девушки и урчала, как старый советский холодильник. Кошке редко приходилось видеть хозяйку бодрствующей с утра.
– Чем будем заниматься, Сметанка? – Ева воткнула бычок в переполненную окурками кружку. Сегодня она курила как никогда много. – Давай навестим Галину Алексеевну? Мы давно не ездили к ней.
Девушка прошлёпала босыми ногами по холодному деревянному полу. Отопление уже давно отключили, и старые полы сталинки неприятно морозили ноги. И даже необычайно теплое июньское солнце не могло обогреть их.
Ева натянула на себя длинный светло-зелёный сарафан в пол, закинула в маленькую коричневую сумочку пачку сигарет, кошелёк и ещё несколько мелочей, надела на кошку поводок и выскочила из дома. Бедное животное зашипело и попыталось вернуться в привычную среду обитания.
– Сметана, не будь такой стервой! Пошли! – девушка закрыла дверь, подхватила кошку на руки и стремительно вышла из дома.
Город, конечно, был небольшой, но трястись в автобусе до места пересадки пришлось около получаса. Всё это время Сметана тихо сидела у хозяйки на руках и внимательно смотрела в окно. Старая кошка весьма философски отнеслась к тому, что её везут неизвестно куда через весь город.
Потом был ещё один автобус. В раскрытые настежь окна влетала пыль пополам с тополиным пухом, оседая и неприятно скрипя на зубах. Гравий вырывался из-под колёс автобуса и разлетался в высокую траву около дороги. Ева отчего-то вспомнила песню «Колёса любви» и тихонько мурлыкала себе под нос:
– Как писала Каренина в письме к Меpилин: колеса любви расплющат нас в блин... Под колесами любви – это знала Ева, это знал Адам. Колеса любви едут прямо по нам, – напевала девушка себе под нос, не обращая внимания на недовольный взгляд женщины, сидевшей рядом.
– Здравствуйте, Галина Алексеевна! Простите, что так давно не приходила. Я принесла ваши любимые ирисы. Знаете, пришлось раскошелиться, но они того стоили. Простите, я всё ещё работаю на той работе. Знаю, вы всегда говорили мне, что я могу быть кем-то большим. Но… Но я так и не смогла перебороть собственные страхи, – Ева аккуратно собрала давно увядшие и перезимовавшие под снегом хризантемы и поставила в глубокую каменную чашу к четырём искусно сделанным розам из металла скромный букетик ирисов.
– Я и Сметанку привела. Она не очень хотела ехать. Оно и понятно, старая уже совсем стала, – девушка нежно потрепала за ухом белую кошку, которая тихонько сидела у её ног.
Могила Галины Алексеевны была наверху маленького склона. Зимой туда было не пробраться. Да и с такими вёснами, как на Камчатке, раньше конца мая делать на кладбище нечего. Глинистую почву размывает, и на некоторых могилах появляются огромные провалы, в которых иногда виднеются начинающие сгнивать гробы. Ева всегда радовалась тому, что место, которое досталось старушке, было не на середине склона, откуда весенние ручьи смывали подчистую всё.
Девушка сидела на низенькой скамеечке и смотрела на портрет старушки. У женщины были огромные и печальные глаза, совсем как у коров, которых Ева видела в детстве в деревне у бабушкиной сестры. Волосы до плеч были аккуратно уложены. А то, как улыбалась Галина Алексеевна, вызывало в девушке теплую волну воспоминаний. И потому, что у Евы было так мало хороших воспоминаний, она берегла их как зеницу ока.
Закрыв глаза, Ева вспомнила, как они познакомились.
– Бабуля, это вам не благотворительный фонд! Платите за проезд! Совсем уже охамели! Или что, думаете, раз посыпаете песком улицы, так вас бесплатно возить будут? – огромный, похожий на гиббона водитель автобуса сжимал тонкое запястье старушки, обтянутое пергаментной кожей.
– Да простите уж старуху слепую! Совсем не разглядела, что автобус платный, – попыталась улыбнуться женщина.
– Это не мои проблемы! Охренели уже перечницы старые! Плати давай! – глаза мужчины были готовы вывернуться из орбит.
Ева встрепенулась. В уши, казалось, наглухо закупоренные наушниками, проникали громкие возгласы и брань. Она выдернула из уха один из наушников и прислушалась. И то, что она услышала, заставило её поморщиться и встать. Полупустой поздний автобус был занят своими делами: кто, заткнув уши наушниками, как сама Ева, спал, кто делал вид, что его не касается происходящее, кто выглядел растерянным, одна женщина порывалась встать и что-то сказать водителю, но так и не решилась, поглядывая на маленькую дочку у окна. Ева никогда не отличалась аналитическим складом ума. Она сначала делала, а потом думала. Так произошло и на этот раз. Девушка вспрыгнула со своего места, подскочила к водителю и огрела его по руке увесистой сумкой, даже не пытаясь проанализировать ситуацию.
– Подавись! – плюнула ему в лицо девушка и кинула вслед за словами сторублёвую купюру. – Сдачи не нужно, тупой бабуин!
Ева крепко схватила бабушку за руку и потащила из автобуса, пытаясь протиснуть в узкие двери её и увесистый чемодан, при этом не придавив им старушку. Гормоны наконец-то стали подбираться к зоне мозга, отвечающей за страх, и Ева поволокла незнакомую пожилую женщину как можно дальше от автобуса. Лишь бы водитель не захотел выскочить следом, шептала про себя девушка.
– Спасибо, – женщина кое-как высвободила сухую ладонь из цепкой хватки, которая грозила переломом хрупких костей.
– Ублюдок! Собака подзаборная! Да чтобы ты сдох, уёбище! – шипела девушка.
– Ну-ну! Не пристало девушке так ругаться! – незнакомка погладила плечо своей спасительницы.
– Сукин сын! Мне теперь следующий автобус ждать. Ой, вы простите меня, – опомнилась девушка, – я, наверное, чуть руку вам не сломала. Мне очень-очень жаль. Ладно, я пойду.
– Это я должна извиниться. Ты, наверное, из аэропорта домой очень спешишь? – пронзительные серо-голубые глаза словно пытались вглядеться куда-то глубоко внутрь девушки.
– Да нет. Я… Да не важно. Никуда я не спешу.
Мне всё равно некуда идти, подумала девушка.
– С чемоданом - и не спешишь? – женщина лукаво улыбнулась.
– Бабуль, да какое вам дело-то, – фыркнула Ева, поправляя выпавшую из куцего хвостика прядь выжженных осветлителем волос.
– А тебе какое дело было, когда ты к тому здоровяку полезла? Тощая же, как хворостина. Соплёй перешибёшь.
– Да я вообще ни о чём не думала, – пробурчала девушка, перехватывая ручку чемодана удобнее, – пойду я, наверное. Вон уже, солнце почти село. Теперь автобуса хрен дождёшься. Пили сейчас в эту херову гору пешком. Уёбищный день! Сука! Ненавижу! – Ева не выдержала и разрыдалась. День действительно был отвратительный. Несколько часов назад она ушла из дома, и ей совершенно некуда было пойти. Подруга, что обещала приютить её на время, позвонила и без объяснения причин поставила в известность Еву, что не сможет дать ей кров. Никчёмный день из никчёмной жизни никчёмного человека.
– Пошли. И прекрати ругаться матом. Ты же девушка! – укоризненно покачала головой женщина.
– Куда? – через всхлипы и завывания спросила Ева.
– Проводишь меня домой. Я тебя чаем напою.
– Сегодня выходной. Я даже растерялась. Вы же знаете, как я не люблю выходные. Если я не работаю, я думаю, а думать мне вредно, – грустно рассмеялась девушка. – Вчера пришли счета за квартиру. Такое ощущение, что я живу в замке с золотыми унитазами! Почти восемь тысяч! И эти разожравшиеся наделённые властью ублюдки опять хотят поднять тарифы на ЖКХ. Ой, простите, я опять ругаюсь матом. Да и вообще, думаю, вам неинтересно слушать подобную чушь.
Девушка достала тонкую ментоловую сигарету, прикурила и, довольно зажмурившись, запрокинула голову.
– Простите, я так и не бросила. Что-то сегодня я слишком много извиняюсь. На прошлой неделе я относила передачку вашему сыну. У него всё нормально… Если так можно сказать о человеке, который сидит на зоне. Он мне рассказывал, что ходит на службы в церковь при тюрьме. Много плакал, просил вам передать, что он раскаивается. Мне кажется, что он не врёт. Неделю назад тётя Варя из соседнего подъезда скончалась. Хотя, думаю, вы там уже встретились, и моя информация неактуальна, – Ева рассмеялась. – Кстати, я скопила достаточно денег, чтобы сделать наконец-то в кухне ремонт. А то обои совсем уже отваливаются. О, а на прошлой неделе я дочитала книгу Коэльо «Одиннадцать минут». Смеялась очень. Его героиня-проститутка просто нечто! Не получавшая оргазма девушка из Бразилии (из какой-то глуши) погналась в Голландию за счастьем и оказалась в кабаре, а потом стала проституткой. Действительно, смешно! Вот так просто пошла девушка по кварталу красных фонарей и попала в отличный бордель, где сама могла выбирать клиентов, где ей достаточно платили, где у неё были богатые любовники. Её никогда не насиловали на работе и не оставляли без денег, и тем более не избивали, ломая пару рёбер и нос. Помните, как тяжело нам тогда было? Черт, этот урод сломал мне три ребра и искривил и без того не самый прямой нос, сукин сын! Так вот, в конце она встретила своего богатого и красивого принца, получила оргазм и решила сбежать. А он нагнал её в аэропорту Парижа с розами в руках и на её удивленный взгляд сказал: «Париж останется Парижем». Представляешь, бабушка, вот такая история. В которую не верится, если ты работаешь проституткой. Она хороша только для Голливуда с его ванильными облаками в розовой посыпке. Уж я-то знаю.
Где-то недалеко каркнула ворона. Девушка докурила сигарету, затушила её о землю и бросила окурок в сумку. Кошка медленно прохаживалась вокруг могилы, насколько ей позволял поводок. А солнце, яркое, довольное собой и гордое, что дарит вечно мёрзнущему городу тепло, жмурилось и щедро разбрасывало снопы золотистых лучей.
Ева ещё немного посидела в тишине. Кладбище – лучшее место, чтобы побыть в тишине и наедине с собой. Так же хорошо ей было только в церкви. Но это было давно. Проститутки не ходят в церковь. По крайней мере, Ева так считала.
– Сметана, стой! Стой! Старая варежка! – кошка, вырвав из расслабленных рук шлейку, понеслась вниз по склону, ловко маневрируя между могил. Ева, ругаясь, как прораб на стройке, попыталась поймать животное, которое под старость лет решило вспомнить юность. Длинный сарафан развевался на ветру как парус, ноги в нём путались. Ева несколько раз ударилась об ограды чужих могил, чуть не разорвала подол сарафана и всё-таки упала, наступив на него. – Стой, падла пушистая! Я из тебя половую тряпку сделаю!
Догнать кошку удалось только в самом низу склона. Сметана сидела у дороги и усердно пережёвывала ещё дёргающуюся мышь. Девушку передёрнуло от зрелища.
– Маразматичка старая! Я тебя что, кормлю плохо? – Ева дождалась, пока кошка закончит с трапезой, и, скривившись от отвращения, вытерла ей морду влажной салфеткой. При этом животное яро сопротивлялось гигиеническим процедурам.
Девушка осмотрелась по сторонам. С того места, где она стояла, была хорошо видна могила Галины Алексеевны. Но подниматься вновь по крутому склону не хотелось. Поэтому, прикинув, где находится выход, девушка пошла по дороге, которой раньше не пользовалась. Её глазам предстал новый сектор кладбища. Равномерно вкопанные в глинистую, чуть оранжевую землю толстые и длинные берёзовые палки показывали расположение будущих могил. С края сектора уже успели кого-то похоронить. Три свежих холмика тянулись деревянными крестами в небо. На одной из могил уже успели увянуть и засохнуть все живые цветы. Какая ирония - приносить цветы на кладбище, чтобы те умирали, подумала девушка и продолжила путь.
Ева завернула на очередном крутом повороте дороги, разделяющей кладбище на секторы, и врезалась в человека, который выходил с тропинки, ведущей к могилам.
– Извините, – буркнула девушка.
– Ева? Ева, это действительно ты?
Более глупой ситуации невозможно представить! Встретить на кладбище одноклассника, которого не видела больше семи лет. Человека из прошлого, из другой жизни.
– Сашка? – девушка пытается разглядеть глаза за черными стеклами очков.
– Ты… Ты так изменилась, – замялся на мгновение парень.
– Ой! Давай только без тупых расшаркиваний. Давай, скажи уже это: ты так похудела! Не нужно делать вид, что не помнишь меня в школьные годы. Всегда ненавидела это в тебе, – Ева полезла в сумку за любимым успокоительным для нервных клеток – никотином. Чем меньше нервных клеток, тем спокойнее, усмехнулась девушка.
– Ты куришь? – удивление в голосе было каким-то детским, что заставило девушку криво усмехнуться. – А вот твоя коронная ухмылка совсем не изменилась.
– И какими судьбами здесь? Ты же, если мне не изменяет память, укатил из нашего унылого городишки, – девушка глубоко затянулась, успокаиваясь. Встречать собственное прошлое на кладбище было весьма символично.
– Да вот, к маме прилетел… – Саша махнул в сторону могил.
– Вера Петровна скончалась? Мне очень жаль.
Чистая правда, Еве действительно было жаль эту ещё молодую и такую, казалось бы, здоровую женщину.
– Как ты? Чем занимаешься? Я на машине, давай подвезу, – снова взмах рукой, на этот раз в неопределённую сторону.
– Если у тебя нет аллергии на животных.
– У тебя, наверное, муж, работа в школе, двое детишек и квартира в ипотеке? – парень внимательно посмотрел на девушку.
– А у тебя, наверное, жена, работа в скучном офисе и трехэтажный домик, доставшийся от родителей? – Ева потерла виски. Воспоминания о школе пульсировали чем-то раскаленно-красным в висках.
– Эй, а у тебя задница не свисает со стула, когда ты садишься за парту? – Ольга как всегда не могла пройти мимо полненькой Евы.
– Ну, мне хотя бы сидеть мягко, а твоя отсутствующая жопа скоро будет проткнута тазобедренными костями, – девочка ненавидела своё тело, но, сколько бы её ни пытались унижать, лишь сильнее сжимала кулаки, отращивая маленькие клыки, которыми она могла если не загрызть обидчиков, так хоть покусать.
– Зато на мою жопу мальчики смотрят без ужаса и желания блевануть, – одноклассница Евы прищурила глаза.
– Зато желание блевануть возникает, как только ты рот открываешь, – в свою очередь парировала девочка, – твоя глупость даёт представление о бесконечности.
Подростки - самые жестокие существа в мире. Они способны превратить жизнь себе подобного в ад, выгрызая его из своей стаи. Еву выгрызали. Отчаянно пытались уничтожить, изжить, как язву на прекрасном лице, чтобы она не уродовала его. Таких, как Ева, не любят. Индивидуалистка, способная до потери пульса отстаивать собственную точку зрения, слишком умная для своих лет, слишком наглая, слишком независимая. Страшненькая, толстая, нелюдимая, непонятная. Одноклассницы чувствовали в ней угрозу, но угрозу чему? Девочку и симпатичной-то с натяжкой можно было назвать: круглое как блин лицо, курносый, чуть искривлённый вправо нос, белёсые ресницы и жесткие, густые брови, топорщившиеся иногда в разные стороны, неправильный прикус и щербинка между передними зубами. На фоне этого даже огромные зелёные глаза с золотистыми вкраплениями терялись.
Всё дело было в том, как Ева себя вела. Пока одноклассницы в буфете покупали кофе и заменяли свои обеды сигаретами, прячась от учителей на крыльце запасного выхода, Ева пила в столовой чай и демонстративно ела сосиски в тесте, бросая на всех подряд высокомерные и брезгливые взгляды, словно она – королева среди плебеев. И это раздражало одноклассниц до зубовного скрежета, до клокочущей ненависти где-то в районе горла.
И никому в голову не приходило, что ночами девочка рыдала в подушку, ненавидя себя, собственное тело и упрямство. Её бесконтрольное желание бросать вызов, идти вразрез со всеми приводило девушку в отчаяние. Она колотила деревянные подлокотники дивана, кусала и грызла одеяло, пытаясь сдержать истерику. А наутро Ева вновь высоко поднимала голову, окидывая окружающих презрительным взглядом. Каждый день – моральная расчленёнка. Каждый день – новый круг ада.
Портфель, закинутый в мужской туалет, в который Ева входила с совершенно спокойным лицом, пока вся параллель заливалась смехом; собачье (а может, и нет) дерьмо в кармане новой куртки; залитые суперклеем страницы библиотечного учебника; исписанная маркером парта; мокрые от воды зимние сапоги в раздевалке при спортзале – ничего не выражающее лицо в ответ и истерики по ночам, пока мать не слышит. И вывернутые наизнанку и распятые в тонкой тетради с синей обложкой чувства, записанные острым почерком в четверостишьях.
А потом пришла осень десятого класса. Необычайно жаркая и огненно-рыжая. С кроваво-красными ягодами и листьями, низкими стальными облаками, тянущимися с океана, просоленным ветром и прозрачно-голубым небом. И Ольга, пытавшаяся прямо у крыльца запасного выхода, где собирались все курильщики школы, избить ненавистную, выпадающую из привычного мира, Еву. Вот только девушка не думала, что толстушка будет так отчаянно сопротивляться, что у неё такой тяжелый и сильный удар. Дело кончилось детской комнатой милиции для Евы и переломом руки и сотрясением мозга для Ольги. Ева не могла смотреть в глаза плачущей матери, которая забирала её из отдела по делам несовершеннолетних. Худые плечи подрагивали под тонкой зелёной кофтой, и девушка мечтала навсегда исчезнуть, лишь бы не видеть слёз матери.
После того случая никто больше не пытался издеваться над Евой. Вокруг неё просто образовалась зона отчуждения. Одноклассники предпочитали не замечать её существования. И Ева была только счастлива. Теперь она сидела за последней партой и могла спокойно погружаться в книги, убегая из реальности. Убегая в выдуманные миры. «Мастер и Маргарита», «Фауст», «Архипелаг ГУЛАГ», «Степной волк», «Сто лет одиночества», «Хроники заводной птицы», «Уцелевший» – вот миры, в которых девушка растворялась без остатка, как сахар в горячем чае. И ей не нужны были глупые одноклассники с их претензиями и никчемными проблемами. Эта масса амёб, копошащихся в «первичном бульоне» и только и знающих, что есть, гадить и спариваться с себе подобными. И Еву тошнило от них, до дрожи в коленях и головной боли.
– Ты так и не изменилась, – засмеялся парень, – отвечаешь вопросом на вопрос.
– Я всё так же ненавижу тупые вопросы, – ответила девушка, впуская в легкие едкий сигаретный дым и размышляя над тем, как удивительно устроено сознание человека. Пока перед её глазами мелькали школьные годы, в реальности, окружавшей её, пролетело лишь мгновение.
– И действительно - не изменилась.
– Искандеров, вот ты вовсе не изменился. Всё такой же…
– Красивый, – перебил Еву парень, широко улыбаясь.
– Пф, – девушка облокотилась о капот машины и выпустила дым прямо в лицо однокласснику, – заносчивый. Никогда не понимала, что девушки в тебе находили?
– То есть, я тебе никогда не нравился? – в голосе послышалась какая-то детская обида.
– Ты разочарован?
– Нет, напротив. Я бы разочаровался, окажись ты такой, как все.
– А я была не такой?
– Нет. Ты всегда была другой.
– Другой? Толстой и некрасивой? – улыбнулась Ева. Она уже давно ничего не ощущала по отношению к своему прошлому.
– Нет… Ты всегда была сама по себе, и это было… Даже не знаю, как сказать…
– Саша, хватит мне тут петь хвалебные оды.
– Хорошо. Ты так и не ответила на мой вопрос. Ты замужем? Работаешь?
– Не замужем. Работаю, – Ева уже жалела, что не отказала Саше и пошла с ним.
– И где работаешь?
– Я проститутка, Саша. Проститутка, – девушка смотрела на одноклассника ничего не выражающими глазами.
– И правда, не изменилась. Если не хочешь отвечать, не отвечай. Зачем же сразу так, – парень недовольно нахмурился. Девушка лишь пожала плечами, затушила сигарету и добавила ещё один бычок в сумку.
– Мне кошку кормить нужно. Может быть, поедем уже?
– Да, конечно, – Александр открыл перед девушкой дверцу автомобиля и дождался, пока она сядет.
– Ты живёшь всё там же?
– Нет.
– Кстати, я так и не спросил, как там Василиса Викторовна поживает?
– Хорошо поживает, – отмахнулась от очередного вопроса Ева.
Этот допрос уже нервировал. И даже урчащая на руках грязная кошка не могла успокоить нарастающие в груди напряжение и отвращение. Отвращение к себе. Она знала, что Саша не поверит в то, что она проститутка, и только поэтому сказала ему правду. Как бы Ева ни пыталась доказать себе собственную независимость от чужого мнения, показать слабину перед тем, кто знал её жалкой и некрасивой, было выше её сил. Вот сейчас он отвезёт её домой, и она запьёт эту встречу кофе. Горький свежесваренный кофе будет перекатываться по языку терпкой гущей, заглушая горечь неожиданной встречи.
Глава 2.Глава 2.
Саша трепался всю дорогу. Ева меланхолично дымила в окно как паровоз, изредка приструнивая грязную кошку, сидевшую на её коленях и норовившую выскользнуть из объятий. Видимо, свежий воздух и охота на мышь пробудили в старушке воспоминания о лихой молодости.
– Я так и не смог приехать на похороны матери. Чёртова работа. Мы тогда как раз открывали новый филиал. Дел было столько… Конечно, это не оправдание… Хорошо, что Ленка всё ещё здесь. Она похороны и организовывала. Блин, да что я всё о себе! Ты мне так ничего про себя и не рассказала! – Искандеров тарахтел, как сломанное радио. И нельзя было сделать тише или выключить. А Еве очень хотелось! Хотелось, чтобы она никогда его не встречала. Чтобы она не соглашалась на его предложение подвезти её домой. Чтобы он оказался таким, каким она помнила его по школе.
Она очень хотела, чтобы он навсегда остался Сашкой Искандеровым. Единственным мальчиком в классе, который не боялся и не брезговал иногда садиться с ней за парту. Особенно на уроках русского языка, литературы, химии и биологии. Конечно, садился с ней мальчик не из-за большой любви. Просто именно эти предметы Ева знала лучше всего. У неё был странный пунктик: даже если человек ей не нравился, девочка всё равно помогала ему, ибо слушать мычание, или хуже того – неверные ответы, она просто не могла. Всё её и без того малопривлекательное лицо перекашивалось настолько, что смотреть на него было страшно. Вот этим пунктиком и пользовался Сашка. Высокий, стройный, черноволосый и до безобразия голубоглазый. Его глаза, цвета горечавки, было невозможно забыть. И Ева не забыла.
Вот только в отличие от сверстниц она ненавидела эти глаза и то, как он смотрел ими на неё. Смесь жалости и презрения с толикой какой-то почти научной заинтересованности. Он смотрел на неё, как на какое-то весьма уродливое, но чрезвычайно редкое насекомое.
А теперь Сашка уже не был Сашкой. Он был Александром Сергеевичем Искандеровым. Красивым молодым мужчиной с широкими ладонями, волевым подбородком, но теми же глазами цвета горечавки.
И сейчас девушка думала о том, что лучше бы одноклассник так и остался смазливым подростком с пронзительными глазами где-то в её воспоминаниях, а ещё Ева вспоминала, убирала ли сегодня в квартире.
– Ты так изменилась – похорошела! Я бы даже не узнал тебя, если бы не глаза, – улыбнулся парень и, на мгновение отвлекаясь от дороги, взглянул на Еву.
– Похорошела? Ну да, отсутствие лишних двадцати килограммов скрасит даже бегемота, – усмехнулась девушка. – А что с моими глазами?
– Ни капли не изменились. Такие же красивые и колючие. Под твоим взглядом я всегда чувствовал себя раздетым. Это, знаешь ли, смущало! – вновь мягкая улыбка.
– Какие откровения через столько лет! Просто не знаю, что делать и куда это признание приткнуть, – сарказм так и сочился из девушки.
– Никогда не понимал, почему ты такая циничная!
– Хм, может быть, потому, что изгоям остается два пути – сломаться, забиться в угол и скулить о своей несчастной жизни, или вырастить зубы. Здесь сверни направо. Можешь не везти меня к дому, я здесь выйду.
– Нет уж, я заслужил хотя бы чашку чая от бывшей одноклассницы.
– Тогда нам вот к этой желтой двухэтажке, – устало вздохнула Ева. Упорства и упрямства Саше не занимать, так что пусть пьёт свой чай и выметается из её жизни, подумала девушка.
– Ева, к кому ты ходила на кладбище? – вдруг спросил Саша, разом растеряв всё веселье.
– К Галине Алексеевне. Она мне помогла, когда ма… Когда я была в затруднительном положении.
– Хм. Слушай, а ты всё ещё пишешь? – спросил Саша, пристально глядя в глаза Еве.
– Что? Откуда? Как? – девушка подскочила, опрокинув чашку с кофе. Черное пятно живописно расползлось по светло-зелёной скатерти.
– Твоя тетрадь. Синяя, кажется? Прости, я её читал…
– Какого чёрта? После того, как она пропала, я несколько месяцев жила в кромешном аду, ожидая, что кто-нибудь из одноклассников в один прекрасный день выйдет к доске и начнёт зачитывать то, что я там писала! Как ты мог, ублюдок! – руки Евы дрожали, а на глаза навернулись слёзы.
Чертова пухлая синяя тетрадь, в которой аккуратным девичьим почерком были записаны стихи, тетрадь, в которой были сокрыты мириады миров, в которой придуманные герои жили своими жизнями. Тетрадь, наполненная душой! Как этот сукин сын мог так поступить с ней? А главное, зачем?
– Ева! Ева, прости! Я… просто она тогда выпала из твоей сумки. Я просто не знал, как вернуть её обратно и не схлопотать твой фирменный удар с правой. Честно! Клянусь тебе! – парень схватил Еву за руки, пытаясь унять её дрожь. Он даже не представлял, что вызовет такую реакцию своим признанием. После того, как он от корки до корки прочёл злосчастную тетрадь, он и стал смотреть на девушку по-другому. Перестал считать её мешком с жиром. Но в шестнадцать лет подростку сложно просто взять и перестать быть в стае. Сложно признать, что некрасивая толстая девочка, шедшая против течения, на поверку оказалась весьма ранимой, доброй и интересной.
– Хорошо. Это уже не важно. Ты допил свой чай, так что выметайся теперь из моей квартиры и из моей жизни навсегда, – голос Евы в мгновение сделался таким же ледяным, каким бывал зимний ветер, налетавший резко с океана. Тонкие маленькие ладони продолжали нервно трястись, сжимаясь и разжимаясь.
В прихожей раздались звук открывающейся двери и радостный мальчишеский голос:
– Ева! Ты не представляешь, что я тебе расскажу!
В следующее мгновение в дверях кухни стоял мальчик лет двенадцати. На открытом веснушчатом лице застыла широкая улыбка, соломенно-русые волосы были встрепанны, а светло-зеленые глаза светились радостью, которая тут же испарилась, как только взгляд мальчика уловил живописно расплывающееся по скатерти пятно от кофе и трясущиеся руки девушки.
– Это ещё чё за хрен? Чё вылупился? Тебе показать, где дверь? – обратился мальчишка к Александру, глядя на него полными неприязни глазами.
– Данилка! Сколько я раз тебе говорила, чтобы ты бросал свой гоп-стайл в разговорах со взрослыми людьми! Немедленно извинись, – Ева строго посмотрела на мальчика.
– Не буду я извиняться. Этот хрен непонятно с какой горы свалился, а я извиняться? И вообще, он тебя до слёз довёл. Пусть радуется, что я его ещё не отпиздил, – бубнил Данилка и упрямо смотрел на мужчину.
– Данил! Я тебе, кажется, только что сказала, чтобы ты извинился перед Сашей. Не испытывай моё терпение, – девушка уняла дрожь в руках, распрямила плечи и посмотрела на мальчика тем взглядом, от которого окружающим всегда становилось не по себе.
– Извините, дядя, – с налётом легкого нахальства извинился мальчик, – Ева, есть что пожрать?
– Данил! – устало выдохнула та, – ну сколько можно!
Через несколько минут Данил уже сидел между Евой и её гостем за чистой скатертью и уплетал за обе щеки борщ.
– Что ты мне хотел рассказать?
– Может, сначала познакомишь меня с… твоим гостем, – мальчик сделал явное усилие, чтобы вновь не оскорбить мужчину.
– Данилка, знакомься, это Александр Сергеевич, мой одноклассник. Мы с ним не виделись уже очень много лет, – Ева улыбнулась ребёнку.
– Понятно. Ну… это… будем знакомы, – мальчишка протянул руку Александру. Мужчина крепко её пожал и искренне улыбнулся.
Он был очень рад, что мальчик явился так вовремя и спас его от нелёгкого и неприятного разговора о школьных днях с Евой. Он, конечно, никогда открыто её не оскорблял, но разве это важно? Он никогда, ни единого раза, не оборвал других одноклассников, когда они пытались, словно изголодавшаяся свора собак, укусить посильнее. Даже когда он прочёл её тетрадь со стихами, он не нашёл в себе силы отделиться от стаи. Либо ты с ней, либо становишься новой добычей. У Александра не хватило смелости, той самой отваги, которую каждый день показывала некрасивая толстая девочка. А в синей толстой тетради он видел душу, вывернутую наизнанку и распятую на кресте. Видел ещё горячую, дымящуюся кровь, слёзы, что скапливались в целые океаны, тысячи ангелов, что кружили вокруг израненной души, пытаясь унять её боль, но так ничего и не сделал для того, чтобы хоть немного её облегчить.
И сейчас, сидя напротив Евы, он пытался разглядеть в ней ту самую девочку, что знал раньше.
– Данька, что ты мне рассказать хотел? – девушка словно забыла о неприятном разговоре с одноклассником, и всё её внимание было поглощено мальчиком.
– А, точно! – спохватился Данил, дожёвывая хлеб. – Наташку Бахрину в семью на опекунство забирают! Мать её подруги…
– Это же здорово! И когда её забирают? – Ева улыбнулась.
В этот момент у Саши что-то кольнуло в груди. Сколько он помнил Еву, та никогда не улыбалась по-настоящему. Всегда её рот перекашивался в какой-то мерзкой усмешке, от которой на душе становилось неприятно и хотелось залепить девушке пощёчину, чтобы мышцы её лица наконец-то расслабились и перестали перекашивать и без того не симпатичное лицо. Улыбка ей шла неимоверно. Извечная хмурость исчезла, разгладилась складка между бровей, по-настоящему поднялись уголки губ, и тонкой паутинкой разбежались мимические морщинки в уголках глаз. Это было небывалое зрелище. Жаль, что в школе так получилось. Возможно, Ева не была бы такой агрессивной, если бы её меньше травили. Но простую истину о том, что внешность - это не всё, ты понимаешь в гораздо более старшем возрасте, подумал Александр.
– Кажись, на следующей неделе заберут, – Данил встал из-за стола и принялся убирать за собой.
– Я рада. А как Ласточка? Её уже выписали из больницы? – Ева словно забыла, что в её квартире находится посторонний человек. На самом деле девушка надеялась, что Искандеров поймет, что его нахождение в её доме весьма некстати. Но бывший одноклассник не проявлял никаких признаков понимания. Девушку это неимоверно раздражало, но скандалить с мужчиной в присутствии Данилки было в высшей степени глупо.
– Не, ещё в больнице тусит! Завидую. В школу ходить не нужно. Русичка совсем достала! Ев, ну чо все училки такие дуры? – задал риторический вопрос мальчик.
– Данилка! Я же тоже училась на учителя русского языка, – Ева рассмеялась. Александр не переставал удивляться переменам, что произошли с его одноклассницей, стоило только прийти этому мальчику. Что это был за ребёнок? Почему он так нахально вломился в её дом? Почему ведёт себя здесь как дома? Он явно не сын. Братьев и сестёр у Евы не было. Так что же за отношения связывают этих двоих? Искандеров совсем не хотел уходить, в нем вдруг проснулось какое-то ненормальное и совсем не свойственное ему любопытство.
– Ну ты же не доучилась! И в школе никому мозги не колупаешь, – не унимался ребёнок. – Ладно, мне валить надо. Я вообще похавать зашёл и про Наташку рассказать. Ты это, когда на работу? Она зайти хотела.
– Хм… Следующий выходной у меня через три дня.
– Короче, я ей скажу, пусть сама разбирается, успеет или нет. Ладно, я пошёл, а то меня Гусь ждет.
– Данил, – Ева вмиг сделалась очень серьёзной. Лицо вновь нахмурилось, а между бровей пролегла складка, – ты, конечно, взрослый человек, но этот Гусь не вылезает из детской комнаты милиции!
– Да чо ты! Нормальный он! – Данил нахмурился в ответ и стал похож на растрепанного маленького воробья.
– Окей, буду говорить на твоём языке, – вздохнула девушка, – дятел этот Гусь! Всю смену стучал нам. По-твоему, кто слил нам все ваши нычки с куревом? Да и крыса он знатная! Не погнушался у вожатых сигареты красть!
– С хера ли бы? Не сливал он никого! – попытался заступиться за друга подросток.
– Данил, я его за руку поймала, когда он мои сигареты крал. И кстати, кто, по-твоему, настучал нам про инцидент между Котом и Турком? – Ева внимательно посмотрела в глаза ребёнку.
– Да гон все это! – не верил своим ушам мальчик.
– А теперь напряги мозги и скажи, я когда-нибудь вам врала? Или свои обещания не выполняла?
– Если Кот или Турок узнают, то они его закопают! Вот гнида! Вечно говорил, что у него курева нет!
– Данил, ты же не краснозадый? Гусь, может, и гнида, но ты-то сливать его не будешь? Просто завязывай с ним.
– Ага. Ев, а можно я тогда у тебя останусь до вечера? Телек посмотрю?
– Хорошо, только сходи в магазин. Деньги в сумочке у выхода. Вот список продуктов, – девушка вытащила из-под магнита на холодильнике мятый исписанный листочек и отдала мальчику, – и попробуешь мои сигареты взять, зубы пересчитаю! – крикнула вдогонку Даниле Ева.
– Я же обещал, что я, пиздабол какой-то?
– Данил!
– Прости, больше не буду! – уже из подъезда крикнул мальчик.
Как только дверь за подростком захлопнулась Александр смог задать волнующие его вопросы.
– И кто это был? Ну и жаргончик у него…
– А ты что хотел от детдомовца? Пафоса и пушкинского языка? – фыркнула Ева.
– Детдомовский? И где ты его нашла?
– Последние несколько лет я в летние смены в лагере для трудных подростков подрабатываю. Вот там и нашла их.
– А ты, оказывается, очень добрая, – усмехнулся мужчина.
– Слушай, а тебе домой не пора? – Ева ещё сильнее нахмурилась и закусила губу. Как же он ей надоел! Её и так каждую ночь преследовало прошлое, а тут ещё и Искандеров.
– Ладно, понял, ухожу. Ты, как всегда, в своём репертуаре.
– Да что ты обо мне знаешь? – в который раз за день фыркнула девушка и с силой захлопнула дверь за одноклассником.
…обычная школьная парта. Выкрашенная в голубой цвет, исписанная бранными словами, приветствиями, именами; изрисованная сердечками, цветами, карикатурами на учителей и еще бог весть чем. Самая обычная парта в самой обычной школе. Ева неистово пляшет на этой парте. Её ноги и руки выгибаются, тело извивается и бросается из стороны в сторону в ритме, слышном лишь ей одной. Взмах правой рукой, изгиб влево, поворот головы. Её неистовый танец напоминает первобытные пляски африканских шаманов. Глаза подернуты какой-то пеленой. Сквозь нее она видит лица одноклассников. Они сидят на стульях и взирают на девушку снизу вверх, словно та исполняет номер на сцене. Взмах, поворот, рывок, поворот, рывок, взмах, вправо, влево, выгнуться назад, коснуться парты руками, еще, еще, еще. Ева высоко задирает ноги и как кошка выгибается назад. С глаз спадает пелена, голова вдруг становится легкой и ясной, девушка замирает. Она осматривает свое тело и с ужасом понимает, что обнажена. А на неё все еще устремлены взоры окружающих. Один одноклассник подает ей руку, помогая спуститься на пол. Сердце готово вырваться из груди от стыда и страха. Но почему, почему никто не видит её наготы? Почему они улыбаются?!
Босые ноги мерзнут на бетонном полу, под ними хрустит песок, к левой пятке прилипла жвачка. Девушка боязливо выглядывает из кабинета, ступает на ледяные плиты пола, озирается по сторонам, но никто не замечает её.
По коридорам разносится противный высокий звук. Ева почти позабыла, как звучит звонок, поэтому зажала уши руками. Поток подростков, словно приливная волна, вталкивает девушку в кабинет. Она стоит посреди класса, пытаясь прикрыть свою наготу, а мерзкий звук звонка все не стихает…
Ева подскакивает на кровати. Её дыхание срывается, словно от долгого бега, а потные ладони сжимают постельное бельё. Через несколько мгновений девушка приходит в себя.
– Надо же! Искандеров, черт бы тебя побрал! Ты даже сюжеты моих кошмаров умудрился перевернуть с ног на голову! – полураздраженно, полусаркастично хмыкнула Ева.
Солнце над бухтой ещё не показалось, но небо у горизонта уже было подсвечено розовой краской. Начинался новый день.
@музыка: Fleur - Всё вышло из-под контроля
@настроение: Одно лишь сердце, зато без срока годности!