О творчестве.

[StervaPolosataja]

Название: Happy end'а не будет (?)
Фандом: Original
Автор:  Сумасшедший Шляпочник ака Хима
Бэта: Billy Dietrich
Персонажи: много людей и одна старая кошка
Рейтинг: от R да NC-21
Жанр: Записки идиота, или это не жанр? Хм... Тогда: гет, драма, юмор (местами черный, а местами отсутствующий), повседневность, жизнь, как она есть, черт возьми!
Предупреждения: присутствует ненормативная лексика, негатив, депрессия (в данной главе). Трепетным ланям, чувствительным фиалкам, котикам и беременным женщинам не рекомендуется к чтению!
Размер: планируется макси.
Статус: в процессе
Размещение: СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! По законодательству Российской Федерации плагиат влечет за собой наступление уголовной ответственности в виде штрафа, обязательных работ или ареста виновного лица (ч. 1 статья 146 УК РФ). Кроме того, предусмотрены гражданско-правовые методы защиты авторского права от плагиата в виде права автора требовать возмещения убытков или выплаты компенсации (статьи 1252, 1301 ГК РФ).
От автора: Началось всё с заявки на ФБ, а потом понеслось! У большей части героев есть прототипы. Но герои это ни в коем случае не реальные люди! Место действия и описываемые пейзажи существуют реально, автор раньше проживал в описываемом городе. Отдельная просьба: не отождествлять автора и ГГ, даже с учётом того, что автор отдала героине некоторые собственные черты и привычки!
От автора №2: Inserta подарила авторше на новый год рисунки к тексту! Это так круто, что автор до сих пор в стране Понивиль!

Смотреть!

Ева на кладбище.



Глава 1., Глава 2.

Глава 3

Глава 3.

– Жизнь уебищное дерьмо! – Воскликнул молодой человек и закашлялся. Густой дым окутывал тесную комнату съемной хрущевки. – Сука! Рак легких! Ебучий рак! Ебучих легких! У парня девятнадцати лет, который и сигарету во рту не держал!
Огонек сигареты горел в освещенной светом монитора и окутанной сизым дымом комнате, словно маяк в туманной бухте. Было бы красиво, если бы парень в данный момент не умирал от злокачественных образований в собственных легких.
Давящую тишину комнаты нарушил истеричный звонок телефона. «Надо сменить мелодию звонка» – словно по инерции подумал парень, поднимая телефонную трубку.
– Миха, здорово! Слушай, мы тут с Севой вискаря достали. Ты там чем занимаешься? Мы к тебе собираемся. У Севы предки на дачу не свалили, бухать негде. В знак нашей благодарности везем тебе пиццу. Твою любимую. – Голос друга приглушенно бухал где-то в глубинах головы.
– Приезжайте, – просто ответил парень. Он знал, что пожелавших винных возлияний друзей всё равно не остановить.
– Отлично! Часа через два будем. Захватим еще пару человек и приедем! – голос на противоположном конце трубки преисполнился воодушевлением.
В комнате по-прежнему мерцал монитор, а под потолком скручивался и по-змеиному извивался сигаретный дым. Парень воткнул в импровизированную пепельницу очередной окурок, тяжело закашлялся и вытер выступившую в уголке губ кровь. В голове меланхолично проплыла мысль о том, что сигареты Capitan Black не самый удачный выбор для первого раза. Но эта мысль растворилась в дымном угаре. Михаил переключался между вкладками браузера, глаза вырывали отдельные строчки: «В большинстве случаев индукция процесса опухолевого перерождения клеток легкого происходит по вине человека» или «Никотиновая зависимость является главной причиной появления рака легких», или «Венгрия — страна с наиболее высоким уровнем смертности от онкологических заболеваний. Здесь от рака умирают 313 человек на 100 000 жителей (в год)», или «Мужчины страдают раком легкого в 7-10 раз чаще, чем женщины, причем заболеваемость увеличивается пропорционально возрасту», или «В России рак легкого — самое частое из всех онкологических заболеваний». Взгляд зацепился за последнюю фразу и губы скривились в подобии горькой усмешки. Потом была ещё фраза «Рак легкого достаточно редко выявляется случайно, например, при прохождении профилактической флюорографии. Всего около 15-20 процентов от всех случаев этого заболевания выявляются таким образом».
В комнате послышался треск рассыпающегося смеха. Надтреснутого и сухого. Перемежавшегося с надрывным кашлем.
– Я весьма редкий случай! Спасибо тебе, мироздание! Спасибо!


– Миха, ну нихрена себе у тебя тут кумар! Ты же не куришь… – Сева удивленно уставился на приятеля. Чуть заторможенные движения и расширенные до предела зрачки просто кричали о том, что тот накурился «до зеленых соплей». – Да у тебя тут топор вешать можно.
– Что встали? Надеюсь, не только виски принесли? – парень чуть покачнулся и привалился к углу между коридором и комнатой.
– Мы тебе пиццу принесли, – удивленно ответил Влад и растеряно протянул лучшему другу еще теплую коробку из которой соблазнительно пахло. Михаил выхватил коробку из рук Влада, открыл и тут же, не сходя с места, вгрызся в мягкое горячее тесто.
– Какого черта происходит? Ты что творишь? – Влад быстро скинул ботинки, схватил друга за руку и уволок в комнату, бросив приятелям, – на кухне разберетесь. Без меня не начинать.
– Какого хера ты меня хватаешь? Мне больно, между прочим, – от Миши сквозило сигаретной вонью. Даже такой заядлый курильщик как Влад это чувствовал.
– Какого хера? Это я должен спрашивать! Что ты устроил? У тебя в комнате топор вешать можно, от тебя воняет как от мусорного бачка возле ночного клуба! Ты совсем рехнулся? Что произошло? Ты же никогда… Я не понимаю! У тебя что-то случилось? Я же твой лучший друг, ты же знаешь, что можешь мне все рассказать!
– Ничего не случилось, – вяло повел плечами Миша. – Просто мне захотелось попробовать.
– Попробовать? Да у тебя на столе тарелка забитая окурками! И это не бабские зубочистки! Это… Что? Capitan Black!? Миша! Что с тобой произошло! Что случилось! Тот парень, которого я знаю с начальной школы, никогда бы не стал травить себя этой гадостью! – Влад кричал на друга и тряс его, с силой сжимая за плечи.
– Ну что ты как баба влюбленная, честное слово. Подумаешь, пару сигарет выкурил. Расслабь задницу, – Миша гоготнул. Владу показалось, что у него из-под ног землю выдернули, и он летит куда-то.
– Какого черта?
Влад смотрел в непроницаемые глаза своего друга и не понимал, что с ним произошло. В оливково-зеленых глазах застыл целый океан пустоты. Протяни руку – и почувствуешь холод, скользящий между пальцами. Можно было быть уверенным – у Миши действительно что-то стряслось. И это что-то ломало его изнутри так, что в комнате стоял хруст костей и треск сухожилий.
– Я сейчас пойду в магазин, а когда я вернусь, то мы с тобой серьезно поговорим, – Влад глубоко вздохнул, набивая легкие остатками сигаретного дыма, развернулся и вышел из комнаты, оставляя друга. Пусть чуть успокоится, соберется с мыслями, подумает с чего начать…

– Вот же дерьмо! Кто его напоил? Какой лось до этого додумался? – Влад буквально на двадцать минут выскочил в магазин за сигаретами, а когда вернулся, то застал Мишу в обнимку с почившей смертью храбрых бутылкой пива. И не какой-нибудь бутылкой, а полторашкой темного камчатского, которое могло свалить с ног и любителя выпить. Миша же никогда не отличался любовью к выпивке и опыт распития алкоголя кончался у него с обратной стороны пивной пробки, поэтому сейчас парень был пьян в драбодан.
– Я повторю свой вопрос: какой ебанько напоил его? – Влад был в бешенстве, он кричал на приятелей, с которыми завалился к Мышкину. То, что сегодня происходило с его другом, Влад не мог объяснить. Он ощущал себя так, словно его вывернули наизнанку, хорошенько встряхнули и поставили на землю, которая разогналась до скорости света. Просто его мир рушился. Его друг, почти брат, персональный «карманный» ангел хранитель накурился и напился.
– Влад, не ори ты так! Никто его не напаивал. Он сам. Правда я не ожидал, что его вынесет с половины бутылки.
– Олег, ты что, не мог у него забрать выпивку? – Влад так взглянул на приятеля, что тот пожалел, что вообще решил куда-то ехать в этот день.
– Слушай, здесь все совершеннолетние! Если этот мелкий не умеет пить, то это его трудности. Я ему не нянька. Да и ты хорош! Мы приехали оторваться, а ты себя как мамочка ведешь. Я поеду к Соколу.
– Проваливай куда хочешь!
– Отлично! Кто-нибудь еще со мной? – Олег взглянул на приятелей, которым было также скучно, как и ему.
Вечер не удался. И это была мягкая формулировка того, что происходило. Влад захлопнул дверь за приятелями, которые отправились за продолжением банкета, взглянул на друга, уснувшего прямо за столом, и вздохнул. А ведь день так хорошо начинался.
Влад не понимал что происходит. Миша никогда не пил и до сегодняшнего дня даже не пробовал сигарет. Не потому, что боялся родительской выволочки, не потому, что у него были какие-то железобетонные принципы или предубеждения по этому поводу, или моральные установки, или иные сдерживающие факторы вроде плохой наследственности. Просто ему это было не нужно. Просто. Не нужно.
Влад Переделкин и Миша Мышкин были знакомы с начальной школы. И во времена, когда Влад был ещё безбашенее, чем сейчас, Миша неоднократно вытаскивал его из передряг, в которые Переделкин с завидным постоянством влипал. По мнению друга, Михаил был уникальным и удивительным человеком. Влад ещё в школе удивлялся тому, что Мышкин умудрялся быть одновременно вдали от подростковых бунтов и вращаться в самой отчаянной компании бунтующих мальчишек. Миша всего парой фраз мог смирить гнев друзей, замешанный на алкоголе и гормонах, именно он сдерживал всех вокруг себя от чрезмерной глупости и бравады. Именно он спас Влада от колонии. Именно он спас его жизнь, не дав совершить непоправимое.
Переделкин сидел на краю расстеленного дивана и смотрел на спящего друга, словно на нем может быть начертан ответ на все его поросы.
– Если бы мой младший братишка был жив, я бы хотел, чтобы он был похож на тебя. – Влад тяжело вздохнул и потрепал светлые пряди на макушке друга. – Я не знаю, что с тобой происходит, но ты можешь мне доверять. Неужели ты не знаешь, как я к тебе отношусь? Неужели думаешь, что можно забыть то, что ты сделал для меня? Разве можно забыть, что ты мне жизнь спас. Что ты мне свободу подарил? Неужели я такой ублюдок, по-твоему, что смогу забыть хоть что-то?
Влад закрыл глаза и перед внутренним взором словно раскрутили старый фильм, снятый на плохую, зернистую пленку. Вот они четырнадцатилетние подростки, живущие в маленьком городишке на побережье, где из развлечений только браконьерская рыбалка и выпивка, выпивка и браконьерская рыбалка. Для рыбалки уже не то время года, не то время суток. Влад, Миша и еще несколько мальчишек идут в магазин и скупают в огромном количестве дешевые алкогольные коктейли, в составе которых разве что урана нет, хотя, кто знает, о чем умалчивают производители? Продавщица знает, что подростки берут выпивку для себя, они даже не скрывают этого. Продавщица знает их родителей, она знает, в какой школе они учатся (потому, что школа одна на весь город), она знает, где они будут выпивать, она знает, что, возможно, Иван Петрович, местный участковый и Раиса Амосовна – инспектор по делам несовершеннолетних, – привезут их в отделение и вызовут родителей. Но это, конечно, только в том случае, если ребята будут слишком пьяны, чтобы убежать и спрятаться. Продавщица всё это знает, но достает из-под прилавка пять жестяных банок и две полтора литровых пластиковых, в которых плещется жидкий спусковой крючок, выстреливающий шипящими пузырьками и выпускающих наружу мистеров Хайдов (ещё маленьких, но уже готовых рвать, кромсать и делать больно).
В тот позднеосенний день они в очередной раз сидели на пустыре и, вливая в себя дешевое пойло, с удовольствием пьянели. Миша сидел рядом с Владом и молчал. Он всегда молчал, только смотрел так, что хотелось пойти и утопиться, или пить так, чтобы вообще ничего не видеть. И Влад пил, выпуская своего мистера Хайда. Зачем они пошли в сторону закрытой школы он уже не помнит, также как и того, кто предложил это. Переделкин был слишком пьян, чтобы думать. На площадке, где в теплые дни у них проходили уроки физкультуры, мальчишки продолжили свои возлияния, все больше и больше теряя контроль над собой, добровольно и с удовольствием убивая в себе людей.
Как бы Влад не старался вспомнить, как и когда возле них появился старый школьный сторож (славившийся тем, что его почти никто и никогда трезвым не видел) не мог. Не мог вспомнить он и того, почему бросился на полупьяного старика с кулаками. Не помнил ничего. Очнулся он только тогда, когда осознал, что под его тяжелыми ботинками хрустят кости Миши. Когда Мышкин встрял между ним и сторожем? Как он, довольно щуплый и совсем не спортивный, умудрился оттащить потерявшего сознание старика подальше? Почему больше никто не попытался остановить Влада?
Воспоминания были похожи на черно-белый фильм, местами потерявший целые куски, и смонтированный после этого полнейшим дилетантом. Кадры накладывались один на другой, места, где их склеивали, жгли глазные яблоки. Очнулся Влад уже дома. Голова у него гудела так, словно на неё нацепили огромный колокол и со всех дури молотили по нему снаружи. Во рту словно все кошки мира нагадили, а в глазах всё расплывалось. Мать сидела на кухне и тихонько всхлипывала. Влад ненавидел, когда она так делала. Словно оплакивала его. После несчастного случая и смерти его младшего братишки она постоянно так делала. Неужели эта женщина не могла хоть раз накричать на него, ударить? Нет! Мать сидела на кухне и тихонько плакала, а потом смотрела на него с такой жалостью, словно он был каким-нибудь уродцем из кунсткамеры. И поднимало в мальчишке такие волны ненависти, что было трудно дышать.
– Доброе утро, – Влад помнил, с какой неприязнью прозвучала тогда эта фраза.
– Миша Мышкин в больнице. – Сказала мать вместо приветствия.

Влад уже однажды проваливался в черную бездну ада. Тогда он пришел домой из школы и застал мать в полуживом состоянии. От рыданий она не могла говорить. А дом был наводнён соседями и милицией. И всё новые люди, словно волны, набегающие на песок, приходили и уходили. Что-то говорили. Держали мать за руки, гладили по вздрагивающей спине. А ещё в доме не было младшего надоедливого брата, который постоянно лез под руки, мешался, плакал, если Влад не обращал на него внимания, не давал спокойно посидеть перед телевизором или почитать любимый журнал. Мелкого Вадима нигде не было.
– Где мелкий? – Спросил тогда Влад у матери. И та закричала. Так оглушительно, что казалось, стекла рассыплются в мелкую крошку. Мальчик закрыл уши руками и с ужасом наблюдал за бьющейся в истерике матерью. Тогда бабушка Зина, их старенькая одинокая соседка, взяла его за руку и увела к себе. Она долго объясняла десятилетнему Владу что такое смерть и почему его маленький надоедливый брат больше никогда не будет ему надоедать. Мальчик не верил ни одному её слову. Пришлось. Потому, что ни вечером, ни на следующий день мать так и не привела мелкого из детского сада. Она лишь рыдала и кричала. А потом Влад увидел своего брата в гробу. Таком крошечном красивом гробике. Он был похож на фарфоровую куклу, которой взрослые решили поиграть в похороны. И Влад смотрел, как этот красивый гробик опускают в яму, как мать бьется рядом в истерике, как все их знакомые и друзья бросают пригоршни земли. И Влад бросал. Стоя у края могилы он, словно заведенный, бросал горсть за горстью.

И тогда, услышав от матери о том, что Миша в больнице, Влад вновь оказался на кладбище, у маленькой могилки с кукольным гробиком внутри. Только в этот раз края могилы крошились и осыпались, утаскивая его в свои глубины. Влад не помнил, как он одевался. Очнулся он только в самой больнице от собственного крика. Он кричал на медсестру в регистратуре, чтобы ему сказали в какой палате Мышкин и что с ним.

Миша лежал на белых простынях и казался похожим на ангела, обезображенного ангела, которого Влад видел в церкви, когда отпевали его младшего брата.
– Кто тебя? Кто? Я его найду! Только скажи, кто это? – Руки Влада тряслись, слезы заливали глаза. Только не Миша, только не он! Сначала брат, теперь лучший друг, который смог излечить боль от потери, смог помочь осознать произошедшее и идти дальше. Только не он!
Миша слабо улыбнулся разбитыми губами.
– Да не знаю я. Темно было.

Только через несколько месяцев Влад узнал, что произошло на самом деле. Узнал, как он остервенело избил лучшего друга, как чуть не убил сторожа. Узнал, что Миша заставил его приятелей отвести пьяного и вымотавшегося Влада домой, вызвать скорую и ничего не рассказывать самому Переделкину. Что Миша сказал следователю и как уговорил сторожа молчать, Влад так и не узнал. Сам же Мышкин лишь пожимал плечами и советовал ему забыть обо всём. Но разве такое можно забыть? С тех пор Влад никогда не напивался. С тех пор он понял, что привязан к Мышкину цепью, которую не в силах разрубить даже чудесный меч из сказок (если бы он существовал).
И вот теперь с его ангелом-хранителем происходило что-то страшное, а Влад ничего не мог сделать. Совершенно ничего. И это вновь возвращало его на городское кладбище к маленькому гробу, возвращало его на школьный двор, возвращало его в больничную палату к улыбающемуся другу.

– Сегодня ты мне уже ничего не расскажешь, да? – Влад еще раз погладил друга по голове, сладко зевнул, скинул с себя вещи и забрался под одеяло. Завтра будет новый день, и он заставит друга всё ему рассказать. Чего бы это не стоило.


Утро после алкогольного и сигаретного забытья началось с раскалывающейся от боли головы и тошнотой от запаха еды, доносившегося с кухни. Миша вскочил с кровати, пошатнулся, чуть не упал и поспешил в уборную, чтобы избавиться от того, что еще оставалось в желудке. Влад выглянул из кухни и засмеялся:
– Не умеешь пить – не переводи продукты. Я тут завтрак сварганил. Хотя, думаю, тебе сейчас не есть хочется.
– Пить, – прохрипел Миша и схватился за стакан с водой.
– Эй! Не воду! – Влад выхватил у друга стакан. – Хочешь, чтобы повторно накрыло? На, выпей лучше чая. Вообще в идеале тебе бы молока выпить. Мне оно всегда помогает. Но у тебя только чай. Слушай, я все понимаю, живешь в гордом одиночестве, но у тебя вообще из продуктов только дохлая крыса в петле в холодильнике, три яйца, полторы сосиски и пол тарелки гречки. Ты что, решил себя голодом заморить до смерти?
Миша изобразил подобие улыбки, но вышла она уж слишком вымученной. Знал бы Влад насколько он прав. Но тот списал кривую улыбку в счет больной головы и похмелья. Но следовало признать, что он не так уж и ошибся. Мише хотелось просто умереть, чтобы избавиться от головной боли, ноющей ломоты во всем теле и боли в груди (хотя боли в груди это скорее его раковые опухоли, нежели последствия алкогольного эксперимента).
– Слушай, я всё понимаю, но, может быть, ты расскажешь мне, какого черта вчера произошло? – Влад старался не смотреть в глаза другу и сосредоточенно переворачивал яичницу на сковороде.
Миша тяжело вздохнул. Он уже решил для себя, что Владу точно ничего не расскажет о своей болезни. Это его убьет. И когда Мышкин об этом думал, то понимал, что слова «это его убьет» не просто фигура речи. Влад действительно может не выдержать этого. Миша прекрасно знал, что Влад упрямо считал его своим младшим братом (хотя Мышкин и был на год старше своего друга). Утром все его глупые и эгоистичные вчерашние действия предстали во всём в своём идиотичном великолепии. И что теперь сказать Владу? Нужно срочно что-то придумать. Что-нибудь правдоподобное. А лучше что-нибудь, после чего Влад вообще не захочет с ним не то, что говорить, одним воздухом дышать. Это будет правильно. Пусть лучше ненавидит его, чем потом стоит у могилы. Мышкин помнил, каким был Влад на похоронах младшего брата – сам наполовину стоящий в могиле. Да, нужно засунуть собственный эгоизм так глубоко, чтобы даже подсознание бы до него не смогло добраться, и заставить Переделкина вычеркнуть друга из собственной жизни.
– Может уже хватит молчать с таким видом, словно ты пытаешься придумать как накормить всех голодающих в мире?
– Я… Я же девственник! – воскликнул Миша и сам удивился пришедшей в голову мысли, которую собирался озвучить. – Тебе не кажется, что это странно?
– Странно, что ты девственник? – Не понял Влад и уставился на друга как на умалишенного.
– Ну да! Мне девятнадцать, почти двадцать, а я до сих пор девственник! – Выпалил Миша и захотел удариться головой о стену.
– Это, конечно, немного странно, но это же ты. Думаю, для тебя это нормально, – Влад почесал затылок, – ты не похож на того, кто будет трахаться только ради самого факта траха.
Миша чуть сморщился от того, как именно сформулировал свою мысль его друг.
– То есть тебе не кажется странным то, что мне никогда не хотелось переспать с девушкой? – Миша пытался натолкнуть друга на одну простую мысль.
– Ну… Я как-то не думал об этом. Слушай, зачем ты вообще завёл этот разговор? Я ничего не понимаю! – Влад чувствовал себя полным кретином, но он никак не мог понять что ему пытается сказать Мышкин.
– Может быть я девственник потому, что мне не нравятся девушки? – Миша в упор посмотрел на друга, и ему захотелось прямо сию секунду выйти в окно. В карих глазах Влада плескался океан непонимания. Переделкин не был гением, но и того, что он будет так тормозить Миша тоже не ожидал.
– В каком это смысле?
– Влад, ты реально такой тормоз или прикидываешься? Я никогда не спал с девушками потому, что мне нравится парни! – Безбожная ложь. Но ложь во благо.
– Что? – Переделкин смотрел на друга как на восьмое чудо света, не меньше.
– Мне повторить? Тебе никогда не приходило в голову, что я не спал с девушками, возможно потому, что я гей? Ну, понимаешь, голубой, пидорас, любитель мужских задниц и дырок? – В который раз за последних несколько минут Мышкину захотелось приложить свою голову о стену. То, что он говорил, было похоже на бред сумасшедшего.
– Да ты пиздишь, – выдохнул Влад и уставился на друга ошалелыми глазами.
– Как думаешь, осознание того, что ты пидорас, достаточный повод, чтобы напиться и забыться? – Мишу коробило от того, что он говорил, но зная, как Влад относится к представителям меньшинств, Мышкин поставил всё, что было на его неприязнь, и пошел ва-банк.
– Слушай, ну как ты можешь быть в этом уверен, если с девчонкой ни разу не пробовал! – Влад оправился от услышанного как-то слишком уж быстро.
– Ты глухой, – констатировал Миша и прикрыл лицо ладонью.
– А ты идиот, Мышкин. – Так же серьезно констатировал Влад. – Нашёл из-за чего напиваться. Сначала убедиться нужно в том, что ты… ну… не по девочкам. – Парень отвел взгляд от друга.
С миром что-то было не в порядке. Точно не в порядке! Влад поглядывал на друга, который со страдальческим лицом впихивал в себя яичницу и мужественно старался не выплюнуть её обратно. В глазах Миши вновь читалась тоска, как и вчера.
Влад уплетал яичницу, смотрел на друга и думал о том, что мир сходит с ума.

Глава 4

Глава 4.

– Мышкин, почему вы всё ещё стоите возле корпуса? Кажется, вы должны быть в аудитории на встрече с руководителем практики, – декан филологического факультета Идея Ивановна Сковорода в очередной раз при виде Миши скривила лицо, словно увидела под своими ногами собачьи фекалии, – или тебе не нужно сдавать отчет по практике?
– Уже иду, Идея Ивановна, – парень в который раз подивился тому, насколько сильно его ненавидит деканша. И тысячный раз задался вопросом, по какой причине. Было неприятно от мысли, что люди могут испытывать такую сильную неприязнь к себе подобным без каких-либо поводов.
Но размышлять о трудностях и несправедливости жизни не было ни сил, ни времени. Все выходные Миша только и занимался тем, что злился на мир, мироздание, бога (если этот бесплотный ублюдок вообще существовал), окружающих и в первую очередь Влада, который никак не хотел верить в то, что его лучший друг - гей. Все силы были потрачены на жалость к себе. А сегодня нужно было выслушивать наставления завкафедры и приступать к практике.
Собрание было долгим и нудным. Миша всё время думал о том, стоит ли ему вообще ходить на практику и на занятия. Не сегодня-завтра преставлюсь, так зачем время убивать впустую, думал парень, разглядывая одногруппников. Но его мысли (и излияния куратора практики) были прерваны телефонным звонком; прошмыгнув в коридор ужом, Мышкин ответил на звонок:
– Ты сегодня после десяти дома будешь? – привычка Влада сразу вываливать на собеседника свои мысли, даже не поздоровавшись, немного раздражала. Но друзья на то и друзья, чтобы прощать такие вот недостатки.
– А где мне еще быть? – устало сказал Миша, подумав при этом, что это время как раз создано для того, чтобы упиваться жалостью к себе и яростью по отношению к окружающему миру.
В одну из ночей, когда только Мышкин узнал о том, что размашистым шагом идет к собственной могиле, он всю ночь просидел в интернете, пытаясь понять, отчего он умирает и как это остановить, он увидел на одном из сайтов статью про американского психолога швейцарского происхождения Элизабет Кюблер-Росс, которая разделила принятие человеком собственной смерти на пять этапов – отрицание, гнев, торговля, депрессия и, собственно, принятие.
Если верить этой статье, то парень уже форсировал этап отрицания, который занял каких-то двадцать-тридцать часов. А вот стадия гнева никак не хотела проходить. Гнев лишь ширился и множился, пытаясь пустить свои щупальца в повседневной жизни Мышкина. Наверное, именно из-за захлестывающего гнева парень не пытался изменить свои будни. Обыденность, серость и привычность не давали постыдному чувству вырваться и разрушить всё окончательно.
– Слушай, никуда не смей сваливать! Даже если вдруг город накроет цунами, или случится очередное офигеть-сколько-бальное-землетресение, или твоя чертова хибара загорится! Слышишь? – тем временем надрывался в трубку Влад.
– Как скажешь, – вяло ответил Миша и в который раз поразился упертости своего друга. Точно помесь осла и барана.
– Ну, смотри у меня. Ладно, бывай! – и Переделкин отключился, даже не дослушав ответное «пока».
Установочная конференция (как громко было написано в расписании), а на деле просто собрание группы и куратора практики, тянулась бесконечно долго, как язык охотящейся лягушки в замедленной съемке. Слова монотонным гулом влетали в одно ухо Мышкина и, даже не оседая пылью в памяти, вылетали в другое. Наконец-то Мышкин получил адрес редакции, телефон куратора из редакции, руководителя практики и краткий инструктаж, после которого можно было убираться восвояси.

Влад раскрыл бесплатную газету. Три последних страницы занимали объявления типа: «Снежана желает познакомиться», «Алиса хочет поговорить», «Синди скучает этим вечером», «Милашка ждет твоего звонка» и так далее. Все эти объявления были одинаковыми и практически открыто предлагали одно – секс за деньги. По телефону, домофону, смс, лично. Лишь бы клиент щедро платил. И клиенты платили. Мужчины, женщины, прыщавые девственники, старики, грешники, святые, политики, рыбаки, полицейские, клерки. Все они платили за старое как мир действо. И за отсутствие проблем по утрам, за возможность не звонить и не писать, не искать предлогов и поводов сказать «прости, но», за возможность кончать туда, куда захотят, без брезгливых выражений на лицах женщин, за возможность сказать все, что накипело. Каждый платил за то, что считал самым необходимым. Влад платил за то, чтобы ему сказали, что его друг - самый обычный парень, у которого стоит на девушек, даже если они и шлюхи.
– Добрый день, – послышался приятный женский голос в трубке.
– Я бы хотел… – что говорить дальше, Переделкин не представлял. Как вообще заказывают проституток, лихорадочно спрашивал он сам себя. – Марго? Я хочу… Мне нужно…
Во рту вдруг стало сухо, и язык так и норовил приклеиться к нёбу. Ладони немного вспотели, и по спине бежала нервная дрожь. Раньше Влад своими силами устраивал себе приятный досуг, и сейчас его мужество стремительно таяло под напором непонимания и отсутствия опыта.
– Вы хотите, чтобы Марго приехала к вам? – подсказал голос в трубке.
– Да. Марго… Она… Ну… Мне нужно, чтобы на неё даже у законченного пидараса встал! – выпалил парень на одном дыхании. Дальше разговор потек сам собой. Нужно было лишь сказать, чего ты хочешь, и всё встало на свои места. Еще несколько минут Влад обсуждал способ оплаты и сумму. Положив трубку телефона, парень понял, что самому обеспечивать себя девушками на одну ночь гораздо дешевле, чем пригласить к себе профессионалку. Вызов жрицы любви обошелся ему в приличную сумму, которую парень скрепя сердце достал из своей заначки.
В девять сорок Переделкин уже обивал порог лучшего друга. Девушку стоило встречать самому, а то этот «святой» точно завернет её обратно, при этом наставив на путь истинный и заставив навсегда бросить этот промысел. Как это вообще получалось у Миши, Влад не понимал, но казалось, что если Мышкин поговорит с аллигатором, то тот сделается законченным вегетарианцем.
– Привет, – устало вздохнул Мышкин, впуская друга в дом.
Влад сразу подметил глубокие тени, что залегли под красными от недосыпа глазами. И надрывный кашель, который не исчезал уже который месяц, только ухудшал картину.
– Ты как тифозный, блин! Сходи уже ко врачу, сколько ты можешь кашлять? Скоро легкие выплюнешь, – пожурил Влад Мишу, даже не представляя, насколько он близок к истине.
– Обязательно, – Мышкину стоило неимоверных усилий сдержать истерический смех, что рвался из груди.
– У тебя что-то срочное? Ты же знаешь, что мне завтра на практику в газету. Я не могу опаздывать, Сковорода и так имеет на меня зуб. Если у неё еще и появится причина его иметь, то я быстро вылечу из университета при следующей сессии. Я и эту с трудом сдал. Она никак не хотела ставить мне нормальную оценку по философии. Злобная стерва. Пошла бы уже и нашла себе мужика, – зачем-то стал рассказывать Мышкин.
– Ваша Сковородка просто лесбиянка, – гоготнул Переделкин и, скинув обувь и вещи, направился в кухню. – У тебя еще осталось пиво, что мы привозили? Или виски?
– Виски в столе возле раковины.
– Хорошо, тебе неплохо бы для храбрости принять.
– Не понял.
– Ну… – договорить Переделкин не успел. Жрица любви оказалась на удивление расторопной и пунктуальной. – Я открою. А ты прими грамм сто! Ничего не спрашивай и не спорь.
– Но…
– Хоть раз не спорь со мной!
Влад выскочил в коридор, открыл двери, перекинулся парой слов с мужчиной, сопровождавшим девушку, отдал ему оплату и впустил представительницу древнейшей профессии в квартиру.
– Он не знает, что вы… ты… Короче, сделай так, чтобы он не вставал с кровати всю ночь и даже думать не пытался когда-либо еще, что ему мужики нравятся! – выпалил Влад и покраснел.
– Хорошо, – девушка криво улыбнулась. На мгновение лицо её словно превратилось в кривую, потекшую под светом свечи восковую маску.
– Как мне… ну, это… представить тебя? – растерялся парень, понимая, что просто не представляет, что необходимо делать в подобной ситуации.
– Не волнуйся, я всё сделаю сама. Если будешь смотреть, придется доплатить, – спокойно произнесла девушка, а Влад покраснел от смущения.
– Нет! Я не… Ты что? – зашипел парень.
– Влад, что там за возня? Какого черта ты творишь? – послышался обеспокоенный голос Михаила.
– Я… э…
– Привет. Меня Влад в гости пригласил, – не моргнув глазом, соврала проститутка, скидывая легкие босоножки с ног, и впорхнула в кухню, словно была в этой квартире частым гостем.
– Привет. И кто ты? – Миша всегда знал, что Влад не отличается умением тонко и деликатно решать проблемы, но такого он от лучшего друга не ожидал. Неужели Влад думает, что Мышкин настолько наивен и не сможет понять, что перед ним проститутка, или он считает его дураком?
– Я Марго, и я надеюсь сегодня отлично провести время, – улыбнулась девушка совершенно неискренней улыбкой. Как вообще можно было так неискренне, некрасиво и мертвенно улыбаться? Как с такой улыбкой она получала деньги у клиентов? И как Влад не увидел этого?
– А я не хочу сегодня никаких новых знакомств. Мне завтра рано вставать, – говоря все это, Мышкин смотрел на друга, даже не обращая внимания на «гостью».
– Блин! Мышкин, ебана пилорама! Как ты можешь говорить, что ты пидарас, если с девкой ни разу не был? – вспылил Влад. – Откуда столько уверенности? Вот попробуй, тогда и поговорим! И не дай бог ты сейчас отправишь Марго обратно! Я буду всю ночь сидеть под окнами, – надрывался парень.
Взгляд Влада был полон решимости, и Мышкин знал этот взгляд. Он означал, что, даже если небеса с землей поменяются местами, Переделкин будет сидеть на лавочке во дворе и зорко наблюдать, как скоро девушка отработает свои деньги. Спорить в этом случае становилось бесполезно.
– Спасибо, что не собираешься сидеть под дверью спальни, – вздохнул парень.
– Я бы так и сделал. Но, если у тебя от волнения не встанет, тебе в голову точно какая-нибудь ересь полезет!
– Ну, спасибо и на этом! – раздражение и злость, что так долго копились в умирающем и уставшем организме, готовы была хлынуть.
– Скажи «А!» – невпопад произнесла девушка, глядя в упор на клиента.
Миша растерялся и произнёс «а». Точнее, попытался. Как только он открыл рот, девушка просто поцеловала его. Спокойно, но настойчиво и глубоко. Слишком глубоко. Такого поворота событий Мышкин не ожидал и просто стоял с раскрытым ртом. В это время девушка пыталась подать знак незадачливому Владу, чтобы он быстрее уходил. Парень сориентировался на удивление шустро и выскочил из квартиры, но намерения сторожить дверь подъезда не оставил. Напротив, он устроился на лавочке и решил, что если понадобится, то будет караулить проститутку всю ночь. В конце концов, он заплатил и имеет полное право знать, насколько хорошо всё прошло.

Как только дверь квартиры захлопнулась Миша очнулся и несильно, но настойчиво отстранил от себя девушку. Не то чтобы он был нецелованным или смущался произошедшего - просто ему всегда казалось, что это парень должен нетерпеливо целовать девушку. Нормальную, хорошую, простую и порядочную девушку, а не проститутку. Неизвестно еще, сколько у неё было сегодня клиентов, фу, словно всех этих мужиков через неё поцеловал, вдруг с отвращением и неприязнью подумал Мышкин и даже себе удивился. Он не думал, что его реакция на девицу легкого поведения будет именно такой. Раньше он ничего против представительниц данной профессии не имел. Видимо, потому, что до сего дня ему не было до них дела.
– И я могу быть уверен, что не подцеплю от тебя никакой заразы, Марго? – чуть насмешливо, не скрывая презрения в голосе, спросил Мышкин у девушки.
– А я могу быть уверена, что ничего не подцеплю от тебя? – девушка внимательно посмотрела в глаза клиенту.
– Подцепить? Да я несчастный девственник, – напряжение, раздражение и злость потихоньку брали своё.
– Поверь, это еще не гарантия. Я так понимаю, твой друг хочет убедить тебя, что ты не гей? Кстати, я могу пройти - или ты предпочитаешь в тесной прихожей?
– Проходи. У меня виски есть. Этот идиот наверняка сидит у дома, так что быстро ты уйти не сможешь. Сколько этот кретин потратил на тебя?
– Ты хочешь вернуть деньги? Прости, но, даже если на тебе пояс верности, а самое интимное, что я сделаю сегодня за вечер – это помою посуду, деньги все равно никто тебе не вернет. Мне платят не только и не столько, кстати говоря, за секс, сколько за время, которое я дарю. Моё время, понимаешь? – усмехнулась девушка. Последняя неделя в её жизни выдалась скверной. Привет из прошлого, участившиеся кошмары, Данилка, которого в школе обвинили в краже телефона. Голова была занята чем угодно, но не клиентом.
– Твое время, говоришь? – это была последняя капля, переполнившая чашу, которая опрокинулась потопом на сорок дней и ночей. – Да что ты знаешь о времени? Продаешь время? Идиотка! Ты даже не представляешь, что такое «время»! Жаль, что нельзя забрать его у такой, как ты, и отдать тем, кто действительно в нем нуждается!
Миша не заметил, как повысил голос, как дрожащей рукой налил себе виски в стакан и опрокинул мерзкое, обжигающее пойло в горло. Пищевод выжигало, а еще почему-то жгло щеки. Так, словно кто-то решил пройтись по ним острым холодным ножом, от глаз к подбородку.
– Да, я бы хотела отдать время тому, кому оно действительно нужно, – девушка приложила прохладную руку к щеке парня. Он плакал и выглядел совсем ребенком. Сколько ему? Как давно этот ребенок закончил школу? Вопросы сыпались на девушку, словно бусины из открытого ларца.
– Например, я бы подарила тебе своё время. Если бы могла. Как тебя зовут?
– Михаил. Меня зовут Михаил.
– «Ми-ка-эль» – «кто как бог». Богоподобный, – тихо произнесла девушка, продолжая вытирать слезы, которые мальчик не мог контролировать.
– Что? – не понял тот.
– Твоё имя с еврейского. «Ми-ка-эль» или «кто как бог?» – улыбка. Настоящая.
– А ты? Действительно Марго?
– Нет. Я – жизнь. Ева, – тихо прошептала девушка.
– Жизнь? Смешно получается…
Ева опустилась на колени перед сидящим парнем и положила ему голову на колени. Она видела сотню, может, даже тысячу девственников. И все они хотели одного – воткнуть в неё свой член. Их не интересовало её настоящее имя. Зачастую они в момент оргазма называли её именами девушек, девочек и женщин, о которых в тайне мечтали. Ева могла поклясться, что некоторые из них даже не видели её лица. Трахаться с ней – это как трахаться с ожившей на одну ночь резиновой куклой, которая теплая и может сделать сногсшибательный минет.
Михаил почувствовал тяжесть на коленях и наклонил голову. Проститутка - нет, Ева - лежала у него на коленях и тихо дышала. Парень чувствовал всем своим телом её дыхание. В этот момент в нём что-то надломилось. Хрустнуло с такой силой, что ему показалось, что с потолка посыплется побелка, а Ева кинется звонить спасателям. Но… кого спасать в этом мире? Как он мог раньше думать, что он способен спасать людей вокруг себя? Он даже себя не в силах спасти! Ростки гнева, что столько времени росли прямо из его сердца, вдруг вырвались из тела и истлели за долю секунды. Рассыпались пеплом и осели по всей комнате, словно пыль, отнюдь не звездная.
– Говоришь, у тебя много времени? Так отдай его сегодня мне. Я… На самом деле я подыхаю. Вот прямо сейчас. Я дышу и почти гнию заживо. Я – ходячий труп. Ебанный ходячий труп, понимаешь? Я даже не знаю, когда сдохну! Может, завтра, а может, протяну еще месяц. Или год. В любом случае, больше мне не дают! – Ева слышала, как дрожит голос этого бедного ребенка, как его слезы падают в её волосы, как его мелко трясет.
И ненавидела себя. По-настоящему ненавидела. Сильно и искренне. Она действительно не может отдать ему собственное время, даже если и хочет этого. Дети не должны так страдать. Он же еще совсем мальчишка. Да, он совсем мальчишка. Маленький, потерянный и невероятно напуганный. Совсем как она когда-то…
Всё, что она могла сейчас - это тихо плакать вместе с ним.

Глава 5

Глава 5.

– Я даже никогда не курил. Скажи, так почему я? Почему мне так не повезло? Я не понимаю, почему этот злобный, бессердечный ублюдок так издевается надо мной? Почему? – лихорадочно шептал Миша, склонив голову и продолжая плакать. – Я не понимаю, почему я должен сдохнуть? Почему? Почему?
Вопросы пустой шелухой падали на пол. Действительно, почему? Ева думала о том, что это она, никчемная, лживая, напуганная и сломанная, должна была медленно проваливаться в зев могилы, в черную холодную пустоту. Но нет. Она была здоровее всех живых. Каждые полгода она проходила обследования, сдавала кровь и посещала венеролога. И каждый раз доктора улыбались и говорили, что если бы у всех было такое отменное здоровье, то они остались бы без работы. Самым страшным, чем она болела, был грипп (не считая побоев, полученных в начале «карьеры»). И девушка искренне не понимала: почему так происходит? Почему она, проститутка, которая побывала в тысячах постелей, которая держала во рту и руках тысячи членов, была здорова. Это было неправильно. Настолько неправильно, что о существовании бога даже задумываться было смешно и нелепо. Его не существует. Либо он настолько ненавидит свои творения, что отвернулся от них, исчез, заснул, умер от стыда…
– Мне бабушка когда-то говорила, что бог забирает хороших людей к себе так рано потому, что превращает их души в ангелов, – прошептала Ева.
– Всё это жалкий пиздеж. Нет никакого бога. Он бы не позволил людям убивать себе подобных целыми миллионами. Не позволил бы педофилам насиловать детей. Не позволил бы матерям оставлять новорожденных в больнице, убивать их абортами. Не позволил бы маньякам насиловать. Убийцам убивать. Политикам существовать, – продолжал шептать Мышкин.
– Мальчик мой, ну перестань. Ты же сам не веришь в то, что говоришь, – Ева обхватила заплаканное лицо парня ладонями и со всей щемящей нежностью, с теплом и любовью, которые ей некому было дарить, стала мягко касаться губами влажной горячей кожи.
– Я не знаю, во что мне верить. Я устал и опустошен. И я не могу никому рассказать об этом. Это эгоистично, но я просто не вынесу этой жалости и горя. Знаешь, у Влада умер младший брат. Мы тогда были мелкими, но чувствовал, я знал, что нужно не дать ему наделать глупостей. Поэтому я всегда был рядом с ним. А теперь я вру ему, говоря, что я гей. Потому что хочу, чтобы он меня возненавидел. Я бы сказал, что ему так будет легче… Но… Это всё ложь. Обычная трусливая ложь! Я не хочу видеть его глаза, когда он узнает. Я просто не вынесу этого. Он же мне как брат! Я не смогу… Просто не смогу… И мама… Папа… Я… Мне страшно. Очень-очень страшно, – голос Миши дрожал и отчаянно метался по маленькой кухне.
– Я понимаю. Здесь нет твоей вины. Это нормально – бояться, жалеть себя, пытаться отгородиться от боли и страданий.
– Ты останешься со мной этой ночью? – он - умирающий молодой парень, она – проститутка. Но больше ничего не имело значения. Она никому не станет рассказывать его душещипательную историю. Они незнакомцы. И это самое чудесное, что могло с ними случиться.
– Конечно. Столько, сколько захочешь, – она не могла его бросить. Он бесценен именно потому, что уже одной ногой в могиле. Да, этот мальчик бесценен потому, что ему можно рассказать.
Ева взяла его подрагивающую руку и повела в комнату, усадила на стул, расстелила диван. Потом вернулась к Мише, который словно уже наполовину умер, и стала снимать с него одежду. Так могла раздевать своего ребенка мать, но никак не проститутка - клиента: аккуратно и нежно, тихо и спокойно. Горячие руки Евы, едва касаясь кожи парня, гладили его ссутулившуюся спину и висящие плетьми руки, чуть слышным ветерком касались волос на макушке, горячо и медленно двигались по ногам. Миша судорожно обнимал её и пытался прижаться настолько тесно, насколько вообще было возможно.
– Не отпускай меня, Ева – почти простонал он.
– Никогда, – то ли правда, то ли ложь - Ева еще и сама не знала и знать не хотела.
Этому мальчику сейчас нужно было всё, что она могла предложить. Никому и никогда от неё не нужно было ничего, кроме секса. Ни-ког-да. Ах, если бы только она могла просто взять и забыть обо всём. Если бы могла вырвать воспоминания, как сорняки из идеальной, любовно засаженной клумбы. Но такого не бывает. Даже в книгах…
– Пойдём, – девушка тихонько потянула мальчика к кровати.
Простыни обожгли холодом, старый диван вздохнул и скрипнул, где-то за окном просигналил автомобиль, а потом мир перестал существовать.
Горячее тело парня прижалось к телу Евы. Миша обнял её, уткнулся мокрым от слёз носом в ямку между ключиц и только тогда перестал дрожать.
– Ева, скажи, почему ты стала такой? Неужели из-за денег? Ты… Ты ведь совсем-совсем не похожа на проститутку, – дыхание Миши наконец-то выровнялось.
– Я… Ты действительно хочешь знать?
– Да. Я хочу знать. У тебя глаза человека, который выбрал самый мучительный пусть к самоубийству – длинною в целую жизнь.
– Я не знаю, как я оказалась там, где оказалась. Я всегда так говорю девочкам, которые со мной работают. У каждой из них своя причина заниматься этим. У меня нет причин. И никогда, наверное, не было. Или были. Я не знаю, как лучше это объяснить. Просто однажды я сломалась и больше не смогла починить себя. Просто было слишком поздно.
– Ты сломалась или тебя сломали?
– Ты слишком проницательный ребенок. Кстати, а сколько тебе? – Ева вдыхала запах Миши. Он пах мылом, молоком и чем-то знакомым и тонким. Этот запах дразнил память, смеялся над ней. Он был слишком неуловим и тонок, чтобы разбудить в Еве воспоминания полностью, но достаточно уловим, чтобы будоражить их. Словно вредный ребенок, что колотит палкой по прутьям клетки и тут же убегает, как только голодный хищник оказывается к нему достаточно близко.
– Мне вообще-то девятнадцать, и я уже не ребенок, – Миша всё еще разговаривал с ключицами Евы, даже не думая поднимать глаза. Так было проще. Так можно делать вид, что они на разных концах вселенной и все, что происходит сейчас, - просто сон.
– Девятнадцать… В девятнадцать я потеряла девственность и заработала свои первые деньги. Так много я больше никогда не зарабатывала, – Ева улыбнулась и поцеловала Мишу в макушку, глубоко вдыхая его запах.
– Расскажи мне, – попросил он.
– Мне было девятнадцать. Я училась на втором курсе филологического факультета. Моя жизнь не была сказочной, но, в целом, она была прекрасной. К тому времени я смогла взять под контроль собственные воспоминания о школе, вытравить кошмары детства, избавиться от двадцати лишних килограмм и даже завести приятелей. Мне нравилось учиться. Мне нравились девочки, с которыми я училась в группе. Мне нравились преподаватели. Я им тоже, кстати. Но… – Ева глубоко вздохнула, собралась с силами и вновь заговорила. – Но у моей матери стало сильно ухудшаться зрение. С детства у неё было плохо с глазами. Её отец был настоящим алкашом, и в один из дней, как раз перед тем как мама должна была идти в первый класс, он напился и попытался задушить бабушку, а мама вмешалась. Тогда-то она и получила пустой бутылкой по голове. Они с бабушкой убежали из дома прямо в том, в чем были одеты, и босиком. После этого зрение у мамы стало сильно портиться. К тому моменту, как мне исполнилось девятнадцать, мать стала слепнуть на один глаз, и ей нужна была операция. Конечно, её можно было сделать и в нашей Областной больнице. Но ни для кого не секрет, что только отчаянные самоубийцы идут туда и ложатся под скальпель. Слишком уж высока смертность во время операций. Мамина одноклассница, что живет в Тамбове, предложила ей приехать в их клинику, но на операцию нужны были деньги. Не слишком большие, но и не маленькие.
Конечно, взять деньги можно было и в кредит. Вот только у нас уже был кредит, который мы взяли на достойные похороны для бабушки. И еще один был бы просто камнем, который самоубийца надевает на шею, прежде чем спрыгнуть с моста. Поэтому я решила, что мне пора работать не только во время летних каникул. И мне повезло. Мне часто везло в то время… В юридическую фирму маминых старых друзей требовался секретарь. Зарплата, конечно, небольшая, но условия для учащейся дневного отделения просто идеальные. К тому же, мы знали семью Смирновых больше десяти лет.
Тогда я думала, что меня поцеловал ангел, раз моя жизнь наконец-то стала налаживаться. Но поцелуй ангела на поверку оказался объятиями ада. Николай Петрович, отец моей единственной подруги, человек, которого мы с мамой знали больше десяти лет, любящий муж и хороший начальник, оказался не совсем таким, каким я его видела.
Его жена, тонкая, цепкая и веселая женщина чуть за тридцать, забеременела вторым ребенком. Кристина, моя подруга, была в восторге от того, что у неё наконец-то будет младший брат или сестра. Но беременность проходила тяжело, поэтому было решено отправить Светлану Михайловну в санаторий куда-то в Подмосковье. И после этого я поняла, что отец моей подруги не совсем такой, каким я видела его раньше.
Сначала я ничего не понимала. Мой опыт общения с противоположным полом был с одной стороны слишком обширен, – Ева задрожала и стиснула руки вокруг Миши чуть сильнее, – а с другой до смешного мал. Слишком долгие касания, слишком частые и странные взгляды… А потом я увидела на его лице ту самую улыбку. Как… как тогда…
На этом месте Еву по-настоящему затрясло, а горло словно сдавила сильная рука. Ей казалось, что эта рука сейчас кинет её прямо через все прожитые года туда – туда, откуда всё и началось. В те дни, о которых она мечтает забыть, но которые исчезнут только тогда, когда исчезнет и сама Ева. Неожиданно для себя девушка поняла, что плачет.
– Если тебе слишком тяжело говорить, то не нужно. Не нужно заставлять себя, – Мышкин нежно прикоснулся губами к подрагивающим ключицам Евы, нежно провел рукой по спине, бедру, поджавшемуся от неожиданной ласки, животу.
Эти почти целомудренные и наполненные бесконечной нежностью прикосновения отдались такой щемящей тоской и болью в груди девушки, выбили из легких весь воздух, а из сердца страх.
– Тяжело, но я должна рассказать об этом. Думаю, что более подходящего человека, чем ты, я больше никогда не встречу. Никогда. Это странно?
– Нет, что ты, – Миша отстранился от девушки, чуть приподнялся на локтях и заглянул в её глаза.
Он не ожидал, что они будут такими. Но какими именно такими, он и сам понять не мог. Большие зеленые глаза с тонким карим ободком вокруг зрачка, густо накрашенными ресницами и темными тенями на веках – ничего поразительного, сказочного или восхитительного в них, вроде бы, не было. Но вместе с этим эти глаза – средоточие печали, боли и смирения. Эти глаза не могли принадлежать падшей девушке. Такими глазами на людей смотрят святые и ангелы с икон. И Михаилу вдруг до боли где-то в районе солнечного сплетения захотелось зацеловать эти глаза. Зацеловать Еву. Зацеловать так, словно он умрет уже завтра. Наверное, это богохульство, так жаждать женщину с глазами святой? Ну и к дьяволу! Пусть этот чертов мир катится к дьяволу! Если бы бог существовал, то Еву бы сейчас не трясло от её воспоминаний, она бы не продавала своё тело в этой длинной и изощренной попытке самоубийства. Если бы бог существовал, то она сам сейчас бы не дрожал от страха и жалости к себе, не чувствовал, как его собственное тело предает его, убивает.
Но бога в этом мире нет. Никогда в этом мире бога не было. Так что желать женщину с глазами святой – это самое правильное и настоящее что с ним происходило.
– Поцелуй меня, – даже не просьба – мольба. Он и не знал, что может так.
Её дрожащие руки легли ему на шею, Миша чувствовал всем телом, в каком она смятении и как она… невинна. Это могло быть даже смешно, если бы не было так правильно. Она прижалась к нему и поцеловала. Поцеловала так, словно именно она умирает, так, словно именно её каждую ночь мучает отчаянный страх смерти, злость на несправедливость мира, на тех, кто будут жить, когда она умрет. А он целовал в ответ так, словно пытался выпить все её страхи прямо вместе с дыханием – из губ. Евины тонкие пальцы сжимали пряди на его затылке, а затвердевшие соски терлись о его грудь. Миша перевернул Еву на спину и проник в неё тягуче медленно и нежно. Так, словно она в самом деле была невинна. Девушка рвано дышала, а в глазах у неё стояли слезы.
– Только не отпускай меня… Не отпускай… – она умоляла, как и он несколькими минутами раньше.
Она могла и не произносить этого вслух. Её тело умоляло его сильнее и громче любых слов. Комната наполнилась пряным запахом секса. Движения Миши были бесконечно долгими и нежными, его поцелуи, словно пули, пробивали насквозь плоть, кости, душу. Ева не могла вынести всю ту нежность, что ей дарил парень, и она плакала. Плакала от счастья. Она так давно его не испытывала, что готова была продать душу дьяволу, лишь бы всё происходящее не заканчивалось. Но тела брали своё, отбирая у разума и чувств контроль. Движения стали рваными и быстрыми, стоны - громкими и глубокими, а запах секса - пронзительным. А потом всё оборвалось. Молодое неопытное тело Миши не смогло выдержать гонки: он кончил. Его немного потряхивало, а в глазах, которые вдруг стали слишком осмысленными, плескалось разочарование в себе и страх.
– Я… Я… Прости, это было…
– Это было самое лучшее, что происходило со мной, – не дала договорить парню Ева.
И она не врала. Эти минуты действительно были самыми счастливыми в её пропитанной сексом и грязью жизни. Миша со страхом смотрел в её глаза, боясь увидеть там ложь разочарование, но вместо этого видел незамутненное счастье и спокойствие. И он не понимал, почему. Но ему нужно было понять, иначе он упускал что-то важное. Что-то, чему он не мог дать названия или объяснения. Что-то, что могло изменить всё или наоборот – разрушить.

Остальное в комментариях!