Сегодня годовщина смерти моего дедушки.

Он не был мне родным, но другого я не знала. И считала его родным. Я его любила, хотя временами он меня раздражал, а в лето перед своей смертью он превратил мою жизнь в ад.

Познакомились бабушка и дедушка на пароходе. Она тогда в свой второй рейс пошла. Меня с ним она познакомила, когда рейс кончился и они пришвартовались в порту. Я пришла к ней на работу. Мне тогда было около 13 лет, если я не ошибаюсь, а может и 12. Я смутно помню, как она мне его представила, наверное по имени отчеству: Юрий Александрович. Но что я запомнила, так это то, что он спросил буду ли я мороженное и достал мне огромную пластиковую упаковку вкуснейшего мороженого весом не меньше килограмма. Я была покорена. Потом он повёл меня в рыбный цех и показал, где он работает и что делает. Рассказывал как ловят рыбу, как она идёт по конвееру и что с ней потом происходит. И улыбался, когда я морщила нос и восклицала: "Фу! Как воняет!"

Как они решили с бабушкой расписаться, я, если честно, вообще не помню. Слишком маленькая была и глупая. За такими вещами не следила. Даже не помню как скоро стала его называть дедушкой. Может это потому, что я никогда никого кроме него дедушкой не называла. Они с бабушкой прожили вместе почти 14 лет и мне кажется, что он был всегда с нами.

На самом деле он оказался весьма сложным человеком, да еще и алкоголиком. Море (а это чуть ли не единственный источник хорошего заработка в нашем городе) ломает и корёжит и не таких людей. Мы с его запоями боролись все 14 лет. Один раз нам позвонили с его телефона и сказали, что он валяется пьяный на остановке, и если мы за ним не приедем, то его разденут и снимут все ценности (он был хорошо одет, на нём были дорогие часы и золотой перстень, наверное только поэтому добрые люди и позвонили на телефон бабушки, за что им искреннее человеческое спасибо). Такого чувства стыда я почти никогда не испытывала, как в тот день! Его бежевая рубашка, белая куртка и светлые льняные джинсы в грязи и рвоте, глаза заплывшие, а сам он вонял, как бомж. И мне хотелось его задушить.
В другой раз он на неделю ушел в запой у своей бывшей любовнице. Бабушка приехала к ней, отпиздила его зонтом и забрала домой. И каждый раз он всё тяжелее и хуже отходил от загулов. И каждый раз клялся, что это в последний раз...

Но он никогда ни словом, ни взглядом меня не обидел. Дедуля во мне души не чал. Он мне отца заменил. Когда мой отец говорил, что мне не нужен фотоаппарат, потому, что я только для понтов его хочу, то дедушка просто брал и покупал. Только мне стоило просто попросить у дедушки что-то, я это получала. Если не сию секунду, то точно со следующих рейсовых. Я его действительно любила. Но и терпеть его запои было тяжело. Иного раз я пресекала любые попытки бабушки с ним развестись. Уж не знаю почему... Ведь кровь он сворачивать умел. Но и любить безвозмездно тоже умел. У него были золотые руки. Несколько лет назад мы с ним сами сделали огромные полки в моём кабинете из старого шкафа. Помню, как он ругался, когда дрель плохо проходила в бетон. Как обсуждал со мной чертёж полок и их глубину, длину, ширину. Мне было весело. А ещё он был очень умный и начитанный. Мы любили сидеть у нас на кухне и всей семьей разгадывать кроссворды.
А ещё он очень любил кофе и сигареты. Поэтому он, выходя на площадку покурить, всегда просил меня сварить ему кофе. И я варила, ворчала, но варила.
Мне его очень не хватает. Даже с его чертовыми запоями. Да, думаю мне его очень не хватает.

В то, лето, о котором я тебе пишу, мать и бабушка уехали в Воронеж покупать квартиру. Мне пришлось уволиться из лагеря (о лагере я тебе напишу в следующем письме, и не одном... слишком много всего) потому, что мы с мамой и бабушкой знали, что я не могу уехать за город и оставить его и Сергея одних в квартире. Тогда мы уже продали бабушкину квартиру и жили все вместе.
Я устроилась секретарём в фирму матери моей одноклассницы. График был отличный, хоть и платили гораздо меньше. Но я могла контролировать этих двоих алкоголиков. В первые дни все было хорошо. Сергей дома почти не ночевал, дед вел себя хорошо. А потом они оба ушли в запой. Помню как мне мерзко было! Я не хотела возвращаться домой. И именно в тот период я вообще перестала ощущать, что у меня есть дом. Каждый раз, когда я приезжала, дома был бардак, окна нараспашку и воняло спиртом. Я не бабушка, я не выясняю отношения с пьяными. Я спокойно убирала дома, выливала водку и выносила мусор. Потом я просто перестала готовить и ела в кафе или у подруг. Иногда уезжала к другу в другой город. Спала с ним, играла в его приставку и забывала о проблемах за бутылкой шампанского.
Однажды я приехала домой рано. Застала их ещё в сознании. Помню, как холодно смотрела на них и цедила сквозь зубы, что я не собираюсь это терпеть. Помню, как схватила бутылку водки и на возмущенные крики я лишь зыркнула на них и разбила полную бутылку об угол в коридоре. В нос ударил отвратительный запах спирта, а на обоях тут же растеклось огромное мокрое пятно. Сергей тогда выскочил из своей комнаты и заорал: "Ты ебанулась?" Я тогда повернулась, посмотрела на него и лишь спросила: "Что ты сказал?" Никогда не забуду, как его перекосило от одного взгляда на меня и он быстро спрятался за дверью комнаты. Дед орал, что он сейчас пойдёт в магазин за новой бутылкой. Я лишь посмотрела на него и сказала: "Иди, я тебя не держу. Дверь открыта". Через три минуты он пришёл из магазина как побитая собака с мороженым для меня.
Не удивляйтесь, что я двоих здоровых мужиков могу взглядом утихомирить. Мне мать как-то сказала, что у меня иногда бывает настолько страшный и тяжелый взгляд, что понимаешь, что ещё немного и я с таким же холодным взглядом возьму нож и прирежу собеседника. Легко и спокойно. Она сказала, что когда я смотрю таким взглядом, то сомнений не остается. Тогда она мне ещё сказала: "Никогда не смей на меня смотреть таким взглядом". Прошло больше 10 лет, прежде, чем кто-то ещё увидел тот взгляд.
После того случая они оба ходили как шелковые. Я стала им даже готовить.
Я тогда ничего не сказала бабушке. По душам поговорила только с мамой. И то уже осенью. Всю правду до конца я ей рассказала только после смерти деда.
В то лето я каждый день ходила в церковь и просто сидела там и плакала. Иногда часами. Я вообще люблю церкви. Это единственное место, где я себе позволяю плакать. Никто, кроме бога, уже давно моих слёз не видел.
В один из дней я пришла в собор и плакала дольше, чем обычно. Я желала деду смерти всем сердцем. Я была опустошена, выжата, унижена, раздавлена, одинока и несчастна до глубины души. Когда я подняла глаза и посмотрела на фреску над алтарём, то вместо хлеба, что должен был лежать в чаше за столом, где сидела святая троица, я четко увидела коровью голову. Коричневую, рогатую коровью голову. Я долго и пристально на неё смотрела. Потом отошла и поморгала. Она не пропадала. Я подошла к женщине, что продавала свечи и спросила: "А что за голова лежит в чаше возле святой троицы?" "Какая голова?" - не поняла женщина. "Ну вот же!" - сказала я, и указала рукой на фреску. Она смотрела на меня как на ведьму, не меньше. "Нет там никакой головы! Там хлеб лежит!" Я молча развернулась и вышла. Больше в тот собор я не ходила. Помню, как меня пробил холодный пот и какое-то паническое ощущение ужаса накрыло с головой...

Двадцать седьмого сентября я попрощалась с дедом с утра и убежала на учёбу. Он уехал вечером на смену в рыбный цех. Потом позвонил бабушке и сказал, что чувствует себя очень плохо. Мы ему сказали ехать в больницу. Он сказал, что не поедет в одежде, провонявшей заводом. И его коллега привез домой. Бабушка встретила его у подъезда. Помню, как бабушка кричала, чтобы мы немедленно спустились. Я выбежала прямо в пижаме и тапках на босу ногу. Он умирал у нас на руках. И когда я говорю это, я не кривлю душой и не преувеличиваю. Он упал и стал хрипеть. И стал вдруг таким тяжелым. Мы кричали, чтобы он очнулся, тащили его изо всех сил наверх, домой. На наши крики выскочила только тетя Лида, наша соседка со второго этажа. Она открыла дверь к себе домой и мы затащили деда к ней в коридор. Бабушка хваталась за него, а я никогда не забуду какой вдруг холодной и твёрдой стала его рука. И как у него изо рта чуть вывалился язык. Не забуду, как истерично кричала в трубку скорой. Как грозилась их всех посадить. И как ходила из стороны в сторону у нас в квартире. И не забуду, как глушила свой внутренний голос, который НИКОГДА НЕ ОШИБАЛСЯ! Как шипела и отгоняла мысли о том, что дедушка умер. Но я знала. Я это поняла в тот момент, когда мы занесли его, уже мертвое тело, в квартиру соседей. Знала, что он умер и тогда, когда кричала в трубку телефона. И тогда, когда стояла в одной пижаме под проливным холодным дождём и встречала скорую.
Пока доктора осматривали дедушку, я поднялась домой и позвонила отцу. Это был единственный раз, когда мне действительна была нужна его поддержка. И это был единственный раз, когда он действительно бросил всё ради меня и приехал. И это был единственный раз, когда я плакала в его объятьях и он меня утешал. После той ночи я больше не плакала. Даже когда дедушкин гроб опускали в могилу.

Мать и бабушка были раздавлены. И лишь я твердо и спокойно продолжала заниматься делами. Помогала с похоронами.

В церкви на отпевании было много людей. Даже отец приехал... Я стояла и неотрывно смотрела на гроб. Внутри всё было ледяное, как и ветер, что дул с океана. Небо было пепельно серым и грязным, дождь то моросил, то срывался каплями. Пальто совсем не грело. Каблуки на сапогах месили кладбищенскую глину, я так вцепилась в цветы, что руки свело на холоде и я еле их разжала, когда бросала букет на гроб. Ноги вязли в глине и камнях, а я стояла у могилы на корточках и бросала, и бросала, и бросала землю на гроб. Она была ледяной и забивалась под ногти, жгла холодом и резала мелкими камнями ладонь. А я всё бросала и бросала глину на гроб, словно пыталась закопать его своими руками. И я так и не проронила и слезинки.
В столовой, где мы заказали поминальный обед, я спокойно ходила между гостями с подносом в руках и собирала грязную посуду. Так же спокойно я разливала водку по рюмкам и убирала объедки. Я думаю, что мне просто нужно было что-то делать, чтобы не забиться в угол и не рыдать...

Я до сих пор не слишком хорошо осознаю, что его больше нет. Иногда мне кажется, что он просто ушёл в слишком долгий рейс...